— Если бы я точно знал, то вряд ли пришел бы сюда и расспрашивал вас.
Надо было уже сворачивать разговор, а то так можно договориться до того, что мне самому станут задавать вопросы.
Я поблагодарил соседку и выпроводил ее.
Вот теперь я мог спокойно осмотреть квартиру убитого.
Да, действительно, прежде эта квартира могла принадлежать только женщине. В спальне розовые обои в цветочек, белые кружевные занавески (теперь, правда, пожелтевшие от пыли и табачного дыма). Вытертые, а некогда красивые узорчатые шерстяные ковры на полу, дорогая мебель, превращенная последним хозяином в хлам. Даже полированную столешницу красивого овального стола Вадим не пожалел — на ней отпечатался темно-коричневый, похожий на ожог след от горячей сковороды или кастрюли. Судя по всему, квартиру Катя Михалева продала ему вместе с мебелью и даже посудой. И теперь все то, что покупалось ею с большим желанием, вкусом и любовью ко всему красивому, было подпорчено, испачкано, покрыто слоем грязи и носило на себе отпечаток вандализма.
Вадим предпочитал дорогую одежду, но и за ней не ухаживал, наваливал в шкаф как придется, а корзина для грязного белья была и вовсе переполнена.
Единственное место в квартире, которое он содержал более-менее в чистоте, — это спальня. Место, куда он приводил своих подружек. И, возможно, место, где произошло нечто такое, что и привело его впоследствии к смерти.
Но самым интересным для меня были его документы. Вадим был безалаберным человеком, постоянно опаздывал с оплатой квартплаты и коммунальных услуг, свидетельством этому служили записки-напоминания, отправленные ему жилконторой. Были и письма из разных банков, где он брал кредиты. Суммы были небольшие, но когда кредитов много, то и суммы ежемесячных взносов набирались немалые.
Нашел я и свидетельство о праве собственности на эту квартиру и прилагающийся к нему целый пакет копий документов, необходимых для заключения сделки. Получалось, что Соболев действительно купил эту квартиру, не прибегая к кредиту или ипотеке. Сделка была чистой — продавцом выступала Екатерина Михалева-Гуркина.
Нашел я и записную книжку в кармане куртки Вадима, а в ней — целую базу сведений о его знакомых женщинах.
Но ничего криминального или подозрительного среди его бумаг я не обнаружил.
Место работы, по сведениям Ракитина, приносило ему средний доход. Другой недвижимости, кроме этой квартиры, у него не было, поэтому ниоткуда ничего и не «капало» дополнительно. Так откуда же все-таки он брал деньги? Чем занимался? Может, оплодотворял женщин, которые не могли забеременеть от мужей? Предположение бредовое, но я тогда уже не знал, что и думать. Лена моя отправилась беседовать с Анжеликой, и хотя я особо не надеялся на положительный результат, все равно надо было хотя бы попытаться узнать о Вадиме как можно больше.
Закончив осматривать квартиру, я позвонил в дверь Ларисы Михалевой. Но когда дверь открылась, я увидел совершенно незнакомую мне брюнетку лет пятидесяти в красном шелковом халате и с сигаретой во рту. Она была настолько гротескной, словно находилась не в квартире, а на сцене, где играли дешевый водевиль, что я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
— Мне бы Лару. Ларису Михалеву.
— А она здесь не живет.
— Как это — не живет?
— Да очень просто. Не живет, и все. Мы с мужем снимаем эту квартиру.
— И как давно?
— Почти полгода.
— А где же живет Лара? — Я уже потом понял, что задал глупый вопрос. Не всякий жилец знает, где живет хозяин квартиры.
— В Петербурге.
— Ах да… Извините. Просто я разговаривал с ней буквально пару дней тому назад…
— Правильно. Она приезжала по делам, но вчера уехала. Она с самого начала предупреждала нас, что когда будет в Москве, то ночевать будет в своей комнате, которая сейчас заперта. Может, чашку чаю?
Я поблагодарил ее и поспешил распрощаться.
Вернувшись в машину, я позвонил Ракитину. Попросил его выяснить, где зарегистрирована гражданка Михалева — в Москве или Петербурге. И закончив с ним разговор, был тут же озадачен звонком Клары.
— Фима, мы не хотели тебя беспокоить, просто стыдно… Да и Игорь повел себя, как мальчишка. Словом, Таня исчезла. Вышла позавчера из дома подышать свежим воздухом, приблизительно около двух часов дня, и все, больше не вернулась.
— А почему вы мне не позвонили? Я же там каждый куст, каждую елку знаю, да и соседей! — возмутился я. — Почему?
— Не знаю. Игорь надеялся, что она вот-вот вернется, да и тебя не хотел беспокоить лишний раз. А вечером позвонил мне, я приехала за ним, и мы вместе с ним отправились к ней домой, на ее квартиру.
— Ту самую? — Я не поверил своим ушам. — То есть он покинул свое убежище и отправился прямо в лапы полиции? Что вы творите?!
— Я ему говорила, предупреждала… Но разве он кого-нибудь слушает?
— И что? Что дальше? Нашли ее?
— Нет. Там была ее соседка, одна молодая женщина. Мы попросили ее, чтобы, когда Таня вернется, она мне перезвонила. И потом вернулись к тебе, за город. Игорь места себе не находит, переживает. Понимаешь, и в полицию не можем обратиться, его же ищут!.. Словом, не знаем, что делать.
— Может, она записку оставила?
— Да нет! Она вообще раздетая вышла, в одном свитере. А на улице мороз.
— Очень странная история. Значит, так. Сидите там и ждите меня. Прошу на улицу не высовываться.
Клара пообещала. Я слышал, как она вздохнула перед тем, как отключить телефон.
Я позвонил Лене. К счастью, она сразу же отозвалась.
— Фима, у меня на руках целых три номера телефонов подружек Соболева!
В двух словах она рассказала, как встретилась с женщиной по имени Анжелика. Замужем, хороша собой. Охотно рассказала Лене, которая представилась помощником следователя, о своем романе с Вадимом. Коротко и зло охарактеризовала его как «бабника», поведала, что он пользовался женщинами и что очень хорошо осознавал свою власть над ними. На довольно-таки интимный вопрос, который задала ей «чисто по-женски» Лена, чем же так хорош был Вадим и чем так отличался от других мужчин, Анжелика откровенно призналась, что он просто отличный психолог, знает, что нужно сказать женщине, ну и «ласковый невероятно». И что в нем «самым чудовищным образом сочетаются ласка, нежность и цинизм». Что он «с жесточайшей легкостью расстается со своими женщинами». Разговор с Анжеликой Лена незаметно для нее записала на диктофон и дала мне прослушать самый эмоциональный его отрывок.
— То есть ничего конкретного, да? Никаких зацепок? Ни угроз, ни желания убить, отомстить?
— Нет, Фима, обычные женские обиды.
Однако у Лены все равно создалось ощущение какой-то недосказанности. Словно самого главного Анжелика ей так и не сообщила.
