Он оказался у себя и пил пиво, глядя по телевизору передачу по испанскому языку. Увидев мою руку в бинтах, он спросил, что случилось. Я ответил, что ничего особенного, просто слегка поранился. Он предложил мне выпить пива, я отказался.
— Уже кончается, подожди чуть-чуть, — сказал Нагасава и стал отрабатывать испанское произношение. Я сам вскипятил воду и заварил себе чаю в пакетиках. Испанка зачитала пример:
— Такой сильный дождь идет впервые. В Барселоне смыло несколько мостов.
Нагасава повторил за ней пример вслух и сказал:
— Дурацкий какой-то пример. В передачах по иностранным языкам все примеры в основном такие. Сплошная чушь.
Когда передача по испанскому закончилась, Нагасава выключил телевизор и достал из миниатюрного холодильника еще одно пиво.
— Не помешал я тебе? — спросил я.
— Мне? Вовсе нет. Я как раз от скуки помирал. Пиво точно не будешь?
Я ответил, что не буду.
— Кстати, результаты экзаменов объявили недавно. Прошел, — сказал Нагасава.
— Это ты про мидовские экзамены?
— Ну, официально называется «экзамен первого разряда по найму государственных служащих дипломатической службы», идиотизм какой-то, да?
— Поздравляю, — сказал я и протянул ему левую руку.
— Спасибо.
— Хотя ты-то и не мог не пройти.
— Так-то оно так, — засмеялся Нагасава, — но когда тебя признают, это все-таки действительно здорово.
— В МИД как поступишь, за границу поедешь?
— Да нет, сперва год внутри страны обучаешься. Потом уже на какое-то время за границу пошлют.
Я пил чай, он со смаком потягивал пиво.
— Я этот холодильник, если хочешь, тебе отдам, когда съезжать буду, — сказал Нагасава. — Тебе же нужен? С ним и пиво холодное пить можно.
— Если дашь, возьму. Но тебе он разве не нужен? Ты же все равно квартиру будешь снимать.
— Да не гони. Я отсюда как съеду, холодильник себе побольше куплю и заживу по-человечески. Четыре года я терпел, пока тут жил. Видеть больше ничего, чем тут пользовался, не смогу. Что надо будет, все тебе отдам. Телевизор, термос, радио.
— Не откажусь ни от чего, — сказал я. Потом взял в руки учебник испанского, лежавший на столе. — Испанский учить начал?
— Ну. Лишний иностранный язык не помешает. У меня вообще к языкам от рождения способности. Я и французский самоучкой освоил, а знаю почти в совершенстве. Это как игра. У одной правила выучил, в остальных то же самое. То же и с бабами.
— Как у тебя в жизни все по полочкам разложено, — съязвил я.
— Ну что, банкет как-нибудь закатим? — сказал Нагасава.
— Не на баб опять охотиться, надеюсь?
— Да нет, просто поедим. С Хацуми втроем в ресторан нормальный пойдем и покутим. Экзамен мой отметим. Местечко подороже найдем. Все равно все батя оплатит.
— А чего ты вдвоем с Хацуми тогда просто не поужинаешь, раз такое дело?
— Лучше будет, если и ты придешь, что мне, что Хацуми, — сказал Нагасава.
Это уже было в точности как с Кидзуки и Наоко.
— Как поедим, я к Хацуми спать поеду, так что просто поужинаем втроем, и все.
— Ну если вы вдвоем так хотите, я пойду, — сказал я. — Но у тебя какие планы вообще насчет Хацуми? Как обучение закончится, ты же за границу поедешь и, может, несколько лет не вернешься. А Хацуми как?
— Это ее проблема, не моя.
— Что-то я тебя не пойму.
Сидя за письменным столом, поставив локти на крышку стола, он отпил пива и зевнул.
— Скажем так, я ни на ком жениться не собираюсь и Хацуми об этом четко говорю. Так что она может выйти замуж, за кого хочет. Я удерживать не буду. Хочет меня ждать, не выходя замуж, пусть ждет.
— Ну и ну! — поразился я.
— Считаешь, гад я?
— Считаю.
— В мире справедливости даже в принципе нет. Это не моя вина. Изначально все так устроено. Я Хацуми не обманывал ни разу. Я ей четко сказал: в этом плане я человек отвратительный, так что если не нравится — давай расстанемся.
Нагасава допил пиво и закурил.
— Тебе в жизни страшно никогда не бывает? — спросил я.
— Слушай, я тоже не такой тупой, — сказал он. — Мне тоже в жизни, бывает, страшно становится. А как иначе? Но только я этого за аксиому принять не могу. Я иду, пока идется, используя сто процентов моих сил. Беру, что хочу, чего не хочу, не беру. Это и называется жить. Застряну где-то — тогда еще раз подумаю. Общество с неравными возможностями, с другой стороны, это общество, где ты можешь проявить свои способности.
— Как-то это черезчур эгоцентрично получается.
— Я зато не сижу и не жду, когда мне с неба что-то упадет. Я для этого все усилия прилагаю. Я усилий прилагаю больше тебя раз в десять.
— Это уж наверное, — согласился я.
— Я поэтому иногда вокруг оглядываюсь, и мне противно становится. Ну почему эти люди не прилагают усилий, почему не прилагают сил, а только ноют?
Я недоуменно посмотрел Нагасаве в лицо.
— А мне вот видится, что все люди вокруг вкалывают, как проклятые, не разгибаясь. Или я не так что-то вижу?
— Это не усилия, а просто работа, — коротко сказал Нагасава. — Я не про такие усилия говорю. Под усилиями я подразумеваю нечто более основательное и целенаправленное.
— Например, определиться с трудоустройством и со спокойной душой начать учить испанский?
— Да, вот именно! Я до весны испанский одолею. Английский, немецкий, французский уже выучил, итальянский доканчиваю. Без усилий, думаешь, это возможно?
Он курил, а я думал об отце Мидори. Я думал, что отец Мидори и представить бы, наверное, не смог, что можно начать учить испанский по телеурокам. И того, какая разница между усилиями и работой, ему тоже наверняка и в голову не приходило. Слишком он был занят, чтобы думать об этом. И работы было невпроворот, и за дочкой в Фукусима надо было ездить.
— Ну так как, в субботу если банкет устроим, сойдет? — сказал Нагасава.
— Сойдет, — ответил я.
Избранным Нагасавой местом был тихий респектабельный французский ресторан за Адзабу. Нагасава назвал свое имя, и нас проводили в отдельную комнату внутри.
На стенах маленькой комнаты висело штук пятнадцать фресок. Пока не приехала Хацуми, мы с ним обсуждали романы Джозефа Конрада и пили вкусное вино. Нагасава был в сером фирменном костюме, я был в крайне простецкой фланелевой куртке.
Мы прождали минут пятнадцать, когда пришла Хацуми. Она была со вкусом накрашена, в ушах были серьги из золота, на ней было стильное платье небесного цвета, на ногах были красные туфли строгого фасона, похожие на обувь для бала. Я сделал комплимент цвету ее платья, она сообщила, что это называется «midnight blue».
