Через какой-то бесконечный промежуток времени я встала с пола, посмотрела еще раз на дверь, пошла вниз и вдруг рванула обратно. Схватилась за ручку и несколько раз сильно ударила по двери ладонью.
— Я люблю тебя, Роман Огинский. Слышишь, упрямое чудовище? Я тебя люблю! Я хочу быть с тобой… и мне плевать — есть у тебя деньги или нет. Плевать, какой ты сейчас красивый или страшный. Я тебя люблю, ясно?! Люблю тебяяя, Ромааа! Это тыыы! Ты не умеешь любить, и нет… нет, никто тебе не нужен! Никто!
Ударила еще раз и пошла снова к лестнице, чуть пошатываясь от слабости и от наворачивающихся слез. Они обжигали глаза и горло, как ядовитый кипяток. Унизительно горькие и такие заслуженные. Не надо было быть настолько самоуверенной.
Прошла один пролет вниз и не смогла устоять на ногах, опустилась на ступеньку. Уткнулась лицом в колени. Пережду боль и пойду дальше. Она ведь станет тише, станет не настолько едкой. Немного отпустит, и я смогу идти. Спущусь вниз и вызову такси. Я справлюсь… должна справиться. Должна ради мамы и ребенка. Только горло рвет рыданием, и оно выбивается наружу тихими всхлипами. Пока не вздрогнула от чего-то холодного, тронувшего мои колени. Подняла голову и замерла — передо мной собачья морда, покрытая шрамами, с открытой пастью быстро дышит, вывалив язык на бок. Заскулил и несколько раз лизнул прямо в лицо.
— Лавруша, — всхлипнула и потрепала пса между ушами, и тогда меня чуть не свалили навзничь на лестнице от искреннего собачьего счастья. А я не могла сдержаться, слезы все катились и катились — он запомнил. Запомнил и забрал собаку себе. Монстр и чудовище. Да… только «настоящие» монстры так и поступают.
А потом пес вцепился в мой рукав и потянул за собой…. туда… обратно наверх. Брать еще раз еще одну вершину. Но тот, кто трижды разбился уже ничего не боится.
* * *
На этот раз дверь оказалась незапертой, и я легко толкнула ее ладонями, вошла в квартиру, погруженную в кромешный мрак. Свет пробивается только с улицы от фонарей. Пахнет краской, сигаретным дымом и… и им. Я прошла по длинному коридору в одну из комнат и остановилась на пороге. Увидела все тот же силуэт на фоне открытого окна. И в эту секунду мне показалось, что я совершенно не должна видеть его лицо, чтобы представить его до единой черточки и родинки.
— Там начался дождь. А ты без зонта.
Он не мог сказать что-то другое. Это было настолько… настолько по-Огински, что я невольно громко всхлипнула и бросилась к нему, как ненормальная, как будто если не почувствую сейчас руками, не придавлю так, чтоб у самой заломило кости, не смогу дышать. Но, вместо того, чтобы обнять, сама не поняла, как начала бить его в плечи сжатыми кулаками, то впиваясь в ворот рубашки, то больно сбивая о него костяшки пальцев. Словно он весь высечен из камня, настолько весь напряжен и сжат.
— Как ты мог… как мог… как? Без меня… как? Я без тебя не могла… а ты… ты!
Пока он вдруг не стиснул меня сильными руками так, что я не могла пошевелиться, зарылся лицом в мои волосы и потянул их запах молча снова и снова.
— Кто тебе сказал, что я мог… разве ты меня где-то видишь? Меня нет. Или есть… но уже не тот я.
— Тот… для меня всегда тот.
Что-то щелкнуло, и комнату снова залил свет. Теперь уже намного ярче, чем тот ночник. Роман оторвал меня от себя и тихо прорычал.
— Посмотри на меня, солнечная девочка. Посмотри и беги как можно дальше. Ты ведь помнишь, что ты свободна?
И я смотрела… смотрела так жадно, как могла, словно глазами можно съесть человека, восполнить каждый день дичайшего голода по нему. Глотать его образ широко открытым ртом. Да… на его лице остались шрамы от ожогов. Левая часть лица обезображена от виска до уголка рта. Я смотрю, и внутри все переворачивается, сжимается, кровоточит, и мне кажется, моя кожа сейчас так же корчится в огне. Но разве все это имело хоть какое-то значение? Для меня это лицо было безумно красивым даже с этими шрамами.
Коснулась его скулы ладонью, провела кончиками пальцев по бугрящейся коже, прижалась к ней мокрыми, солеными губами, истерично потираясь о нее своей щекой, зарываясь в его волосы на затылке.
— Беги, Надя! — прохрипел мне в волосы, но рук, судорожно прижимающих меня к себе, не разжал.
Отрицательно качаю головой.
— Куда бежать, если мое место здесь… рядом с тобой? Наше место!
Шепчу куда-то в его мощную шею, от которой пахнет им самим, пахнет чем-то головокружительно нереальным, и этот запах пьянит настолько, что подгибаются колени.
— Ты выбрала имя нашему сыну?
Прошептал мне в волосы, а я улыбнулась уголком рта — конечно, он знал. Не мог не знать. Он всегда и все знает. Как я вообще могла в этом усомниться? И нет мне не казалось… за мной действительно следили. Он следил. Теперь я почему-то в этом не сомневалась.
— Нет, я оставила этот почетный выбор за тобой, Рома.
Он вдруг подхватил меня на руки и поставил на широкий подоконник, прижался лицом к моему животу, сжимая меня за поясницу. Трется лбом о него, щеками, закрыв, как в экстазе, глаза.
— Я боялся об этом даже мечтать… И ты… ты не права, малышка. Ты мне нужна. Ты мне была так нужна, что я превратился в полусгнивший труп без тебя.
Стиснула его волосы в кулаки, прижимая к себе сильнее, чувствуя, как хаотично горячие ладони гладят мои ноги.
— Я знаю.
— Ты всегда знаешь… меня знаешь лучше, чем я сам. Зачем я тебе, солнечная девочка? Зачем тебе такой больной и конченый ублюдок?
Поднял ко мне лицо, и эта адская боль в его глазах полоснула меня по нервам.
— Для любви… для счастья… для меня и для него.
Прижала его руки к животу еще сильнее.
— Ты ему очень нужен.
— Ты пожалеешь! Дурочка моя нежная, ты ведь об этом пожалеешь…
— Я не умею сожалеть о том, что сделано.
Улыбнулся, и правую часть лица растянула улыбка, а левая осталась неподвижной. Но у меня защемило в груди от этой улыбки.
— Это мои слова.
— У тебя нет на них авторских прав.
Улыбка медленно сползла с его лица.
— Багрового заката больше нет.
— Он мне не нравился… я хочу другой дом, другую улицу, другую Вселенную.
Ладони Романа ласково двинулись вверх и вниз по моему животу, и за ними потянулось тепло, как тонкими спиральками вокруг всего живота. Вспорхнули бабочки, трогая изнутри маленькими крылышками, заставляя трепетать от этого ощущения. Позже я пойму, что это впервые зашевелился наш малыш… а пока что мне казалось, что внутри меня порхает весна.
— Я сейчас не могу исполнить это обещание, малышка. Но обязательно исполню позже.
— Разве я сказала, что их можно купить?
Он резко снял меня с подоконника и поставил на пол, а я прижала свои руки к его груди.
