И соски реагируют на ласку напряжением такой силы, что у меня потягивает внизу живота. Я списываю это на страх… да, ведь от страха возникает то же самое. Я читала об этом не раз. Притом он ни на секунду не дает забыть, что всего минуту назад у него в руках был нож. Может, Огинский (у меня ни разу не возникло желания назвать его по имени даже мысленно) и сейчас держит его внизу. Напряглась, кусая губы, чувствуя еще одну волну мурашек, когда повел ладонью вдоль ключицы, обрисовал всю грудь и сильно сжал сосок, зажал между костяшками, а потом потянул вперед и покрутил подушками пальцев, странно кольнуло между ног и дернулось, как удар пульса. Раз и еще раз. Прямо там. Под кружевными черными трусиками. Кроме них на мне ничего больше не осталось. Если не считать рваные чулки.
Больной на всю голову ублюдок схватил меня за руку и с ухмылкой похотливого подонка приказал расстегнуть ему ширинку. И меня снова захлестывает волной глухой ярости… но, скорее, из-за того, что заставлял чувствовать что-то странное. Окунаться изо льда ужаса в пламя неведомых ощущений. Они пугали меня похлеще всей этой дикой ситуации.
— Неправильный ответ, — наклонился ко мне и прошептал на ухо, колебания горячего дыхания опять вызвали волну мурашек и покалывание в напряженных сосках, один из которых все еще сладко ныл после сжатия, — если ты будешь послушной девочкой, я не стану тебя связывать, и еще много чего не стану делать из того, что тебе может не понравиться. А теперь расстегни мне штаны и возьми его в руку. Давай. Я жду. У тебя еще есть шанс доказать, что я не зря тебя выбрал.
Выбрал? Никто меня не выбирал! Конченый ты отморозок! Но крикнуть это вслух было страшно.
— Пошел к черту! — прямо ему в лицо.
— Я он и есть, малышка… разве ты еще не поняла?
И лезвие самым кончиком уперлось мне в живот. Холодное и острое.
— Расстегивай. Дааааа. Вот так.
А сам смотрит мне в глаза. И я вижу в их пламени свое отражение.
Тяну змейку вниз дрожащими руками. Я еще никогда не трогала мужской орган. Да я и видела его в Интернете, и то не рассматривая. Не важно почему… меня это смущало. Я стеснялась смотреть и говорить об этом. Ладонь легла на низ плоского рельефного живота и прошлась по поросли волос. Прикасаться к нему было не противно.
— Ниже.
Подтолкнул мою руку, и я перестала дышать, когда ладонь легла на его член. Твердый как камень. Гладкая, натянутая кожа и мощь. Даже не видя, чувствую, что он очень большой. Мои глаза расширились, а у него расширились зрачки и приоткрылся чувственный рот. Взял мою руку и поднес к своему лицу, повел языком по ладони, по самым царапинам. И я с остекленевшим от отчаянного удивления и оцепенения взглядом смотрела на его дьявольское лицо. С самым порочным выражением, какое только можно себе представить, он лизал мою ладонь и впился взглядом мне в глаза. Между ног снова кольнуло, и я свела их вместе.
— Обхвати, сожми и веди вверх. Вот так.
Обхватить не вышло, пальцы между собой не сомкнулись. Невероятно большой, горячий с бугрящимися венами, и кожа двигается вместе с моей рукой. Вся кровь прихлынула к моему лицу, и стало нечем дышать.
— Сильнее.
Я сдавила плоть сильней, и он выдохнул мне в лицо, закатывая глаза и тут же открывая, и глядя на меня. Когда почувствовала его пальцы, касающиеся резинки моих трусиков, дернулась.
— Тцццц. Не шевелись. Нож очень острый. Просто играй по моим правилам, и все будет хорошо.
А у самого подрагивает верхняя губа и взгляд плывет, становится пьяным, и от того еще страшнее. Скользит под резинку ниже к лобку, и я всхлипываю, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от бессилия.
— Гладкая и маленькая… такая маленькая. Рукой двигай быстрее и смотри мне в глаза.
Повела ладонью вверх и взвилась, когда его наглые проклятые пальцы коснулись там, где кололо чуть раньше и начало неумолимо пульсировать сейчас.
— Влажная девочка… сверху прохладная и такая горячая внутри… особенно вот здесь.
Надавил, и я шумно выдохнула. Мне хотелось вышвырнуть его руку, мне хотелось не слышать этот проклятый голос, от которого покалывания вернулись, мне хотелось не чувствовать подушки его пальцев, потирающие меня между ног. От каждого его движения начало дрожать и томиться все тело. Так меня еще никто не трогал. Так. Как это делал он. Словно… словно знал, как надо. Но от этого захотелось кричать, потому что он ломал меня изнутри. Вот это все ломало… я этого не хотела. Нельзя человека принуждать, нельзя играть с телом, как с вещью. Вертеть и трогать. Нельзя. Это насилие. Наивная дурочка — это была прелюдия прелюдии, а не насилие. Я еще ни черта не соображала ни в боли, ни в принуждении.
Ненависть закручивалась в черный сгусток внутри… ненависть к нему и к себе за то, что чувствую. И следом появилась паника. Меня ею захлестывало еще сильнее, чем когда псы хватали за пятки.
Взгляд сцепился намертво с его взглядом. Вблизи лицо Огинского, и правда, было золотистого цвета. Оттенок аккуратного загара. В нем все было аккуратным. Даже его щетина на подбородке и четко очерченных скулах.
— Тебе нравится… Нравится то, что я делаю с тобой. Ты мокрая.
Пальцы двинулись дальше, слегка потрогали вход внутрь, от чего я всхлипнула и дернулась всем телом назад, а он выдернул их из трусиков и покрутил у меня перед глазами — они блестели в свете тусклой лампы. Огинский отвратительно, самодовольно улыбался.
— Нет… не нравится, — жалобно в надежде, что, может быть, он меня отпустит. — Не нравится!
Я услышала, как выпал нож, и он перехватил мою руку, стиснул ладонь своими горячими пальцами и начал двигать так быстро, что у меня заболела кисть. Сильные плечи застыли от напряжения, а на лице блестели мелкие капли пота. Мне еще раз пришло в голову, что он невероятно красив и при этом омерзительно гадок внутри. Словно ядовитая тварь. Запрокинул голову, сжимая мою руку сильно и властно, ускоряя темп, увлажняя мою ладонь, скользящую по его подрагивающей плоти. Такой бархатно-гладкой вверху.
А потом на пальцы брызнуло и потекло что-то горячее и липкое. Но я не могла отвести взгляда от его лица в этот момент — ничего более завораживающего я в своей жизни не видела, чем эта гримаса какой-то невероятно экстатической боли, от которой исказились черты и широко в хриплом стоне распахнулся рот. Пульсация между ног усилилась, и я стиснула колени, сопротивляясь этим ощущениям.
Огинский выдохнул и разжал свои пальцы, открыл глаза. Полусытый хищник со слегка пьяным взглядом и легким налетом раздражающего равнодушия. Поднял с пола кусок моего платья, вытер руку и подал мне. Свет упал на его лицо, и я отчетливо увидела полосы от своих ногтей.
— Вытрись, и пошли в дом. Первый раунд был неплох.
И паника вернулась, сильнейшей ледяной волной окатила с головы до ног.
— Какой раунд? Я хочу домой. Отпустите меня, пожалуйста. Я никому ничего не скажу.
