– Мир – это метафора, Кафка, – услышал я его шепот. – Только эта библиотека – не метафора. Для тебя и для меня – не метафора. Библиотека… это библиотека, куда бы ты ни уехал. Пусть хотя бы в этом между нами будет полная ясность.
– Конечно, – сказал я.
– Библиотека что надо – настоящая, особенная, исключительная. И ничто не может ее заменить.
Я кивнул.
– До свидания, Кафка Тамура.
– До свидания, Осима-сан. Галстук у вас классный.
Он отстранился и, глядя мне в глаза, улыбнулся.
– Я все ждал, когда ты это скажешь.
Закинув за спину рюкзак, я пошел на станцию. Сел в электричку и приехал в Такамацу, на вокзал. Купил в кассе билет до Токио. Поезд прибывал поздно вечером. Переночую как-нибудь, а потом, наверное, поеду в Ногата, домой. Буду жить один в большом пустом доме. Никто меня там не ждет. Но больше ехать некуда.
На вокзале я позвонил из автомата на мобильник Сакуре. Она была на работе:
– Давай только недолго.
– Недолго так недолго, – согласился я. – Я с вокзала звоню. В Токио уезжаю. Вот, хотел сообщить.
– Домой решил вернуться?
– Вроде того.
– Да уж, в пятнадцать лет из дома уходить – рановато, – сказала Сакура. – Ну а в Токио что делать будешь?
– В школу, наверное, опять пойду.
– Тоже неплохо, если подумать.
– А ты в Токио вернешься?
– Угу. В сентябре, скорее всего. Летом куда-нибудь съездить хотела. В путешествие.
– В Токио встретимся?
– А что ж? Конечно, – согласилась девушка. – Какой у тебя домашний телефон?
Я продиктовал номер. Она записала.
– А я тебя недавно во сне видела.
– И я тебя.
– Неприличное, наверное, что-нибудь?
– Ну, как сказать… Но это же только сон. А ты про меня что видела?
– У меня неприличного ничего не было. Снилось, будто ты бродишь по большому дому. Один. Ищешь какую-то особенную комнату и никак не можешь найти. Но в этом доме есть еще кто-то, и он ищет тебя. Я ору, чтобы тебя предупредить, а голоса нет. Такой страшный сон… Я все время кричала, кричала, поэтому проснулась без сил. Очень за тебя волновалась.
– Спасибо. Но это же тоже всего-навсего сон.
– Значит, с тобой ничего плохого не было?
– Ничего.
«Со мной ничего плохого не было», – успокоил я себя.
– Счастливо тебе, Кафка. Мне надо идти. Если захочешь поговорить, звони на этот номер, не стесняйся.
– До свидания… – попрощался я и добавил: – …сестра.
Миновав мост через пролив, поезд прибыл в Окаяму, где я пересел на «синкансэн»
[70]. Устроился на своем месте и, покачиваясь вместе с вагоном, закрыл глаза. Картина стояла рядом, то и дело касаясь моей ноги.
– Хочу, чтобы ты помнил обо мне, – сказала Саэки-сан и заглянула мне в глаза. – Тогда, если даже все другие забудут, мне будет все равно.
Налитое тяжестью время накатывает на тебя, как старый запутанный сон. А ты идешь и идешь – будто продираешься сквозь него. От этого времени не скроешься – даже на краю света. Но даже если это так, ты обязан идти туда. Потому что не можешь не идти.
Проехали Нагою, и начался дождь. Я смотрел, как капли чертят по стеклу. Надо же – когда я уезжал из Токио, тоже шел дождь. Дождь сейчас везде – мокнет лес, мокнет море, шоссе, библиотека, и на краю света – тоже дождь.
Сидя с закрытыми глазами, я расслабился, давая отдых одеревеневшим мышцам. Прислушался к монотонному стуку колес. И тут вдруг сами собой из глаз потекли слезы. Они теплыми струйками сползали по щекам, застывали у рта и высыхали. Ничего, говорил я себе. Остались только дорожки. Даже на слезы не похоже. Как будто капельки дождя, что стучат по стеклу. А правильно ли я все делал?
– Ты все делал правильно, – говорит парень по прозвищу Ворона. – Совершенно правильно. Лучше тебя никто бы не справился. Потому что в настоящем мире ты самый крутой пятнадцатилетний парень.
– Но я так и не понимаю, в чем смысл жизни, – сказал я.
– В том, чтобы смотреть на картину. Слушать шум ветра.
Я кивнул.
– Спи, – сказал Ворона. – Проснешься частицей нового мира.
Я уснул. И проснулся частицей нового мира.
