Несмотря на то, что английская публика не была в восторге от картин импрессионистов, вернувшись в Париж, Дюран-Рюэль решил сделать ставку именно на них и их друзей. Покинув помещение на улице Ла Пе, он переехал на улицу Лафитт и начал одну за другой закупать картины Моне, Ренуара, Мане и Дега. В течение трех лет он с увлечением приобретал десятками картины импрессионистов, заставляя многих из них поверить в то, что удача наконец улыбнулась им (умудряясь при этом покрывать безумную расточительность Моне).
В 1874 году произошла катастрофа: в связи с экономическим кризисом число недовольных среди давних клиентов Дюран-Рюэля, привыкших к работам художников барбизонской школы, не одобрявших его выбора и ругавших импрессионистов, увеличилось. Многие из них перестали пользоваться его услугами, предсказывая, что он окончит дни в шарантонском сумасшедшем доме. Но, несмотря на это, Дюран-Рюэль не стал меньше покупать у импрессионистов, а для получения необходимых средств он даже продал принадлежавшие ему картины Делакруа, Курбе и Коро. Однако трудности еще только начинались. Не сумев наладить продажу картин импрессионистов, он был вынужден прекратить закупки, оставив художников на произвол судьбы.
На завоевание Америки
Вновь занять прежние позиции на рынке картин Дюран-Рюэлю удалось лишь в 1878 году, когда он организовал выставку работ Коро и художников барбизонской школы, имевшую огромный успех. Тогда же банкир Жюль Федер предоставил ему крупный кредит, обеспечив таким образом возобновление закупок работ импрессионистов. Но в январе 1882 года компания «Юнион женераль» потерпела полный крах: Федер был арестован и попал в тюрьму. Дюран-Рюэль вновь пошел ко дну: он должен был вернуть миллион, что по тем временам было немыслимой суммой. Дюран-Рюэль стал легкой добычей для своих конкурентов, в частности Жоржа Пти, попытавшегося обвинить его в подлоге, а затем пригрозившего выставить на продажу в отеле Друо все имевшиеся в его фирме полотна импрессионистов. Дюран-Рюэль мужественно противостоял всем нападкам и в очередной раз принялся за восстановление пошатнувшегося положения. Взяв в долг часть денег на складе рам, владельцем которого он оставался, и сдав внаем часть своей квартиры и часть галереи на улице Лафитт, он смог открыть галерею на бульваре Мадлен, а затем в 1886 году, решив сыграть ва-банк, погрузил 310 полотен на корабль, отправлявшийся в Нью-Йорк. Это были 310 шедевров, которым было не суждено вернуться обратно. Клод Моне заметил позже, что эта потеря нанесла непоправимый урон национальному художественному наследию.
Прорыв Дюран-Рюэля в Америку был заранее подготовлен, этому способствовали Уистлер, Сарджент и в особенности Мэри Кассет. Дочь питсбургского банкира, талантливая художница, работы которой нравились Дега, Мэри имела широкий круг знакомых в американском бомонде. Воспользовавшись дружескими отношениями с банкиром Хевемейером, она порекомендовала ему Дюран-Рюэля. Хевемейер и его жена к тому времени уже были поклонниками творчества Дега. Как и все американцы тех времен, банкир решил действовать с размахом и приобрел сразу сорок картин. До этого момента выставка, организованная в Американской художественной галерее на Медисон-сквер, не имела никакого успеха, несмотря на то, что ловкий торговец немного разбавил импрессионистов, добавив к их работам полотна живописцев из Фонтенбло: последние должны были служить гарантией качества остальных работ. Нью-йоркские критики проявили по отношению к импрессионистам такую же нетерпимость, как парижские, в пух и прах разнеся экспозицию. Но после покупки Хевемейера все изменилось: началось массовое нашествие! Стиллманы, Вайтморы и другие толстосумы захотели переплюнуть его.
Десятью годами позже Дюран-Рюэль открыл в Нью-Йорке филиал своей галереи и организовал турне по Америке и Англии; в Берлине и Роттердаме ему вновь удалось достичь своих прежних высот. Хевемейер не ограничился покупкой картин, но инвестировал существенную сумму в дело Дюран-Рюэля. Тот понял, что все-таки напал на золотую жилу! «Если бы я ушел в мир иной в шестьдесят, — говаривал он, — я был бы по уши в долгах и умер бы неплатежеспособным должником среди непризнанных шедевров». Теперь его предприятие процветало, хотя испытания повлияли на его предприимчивость, и после неудачной выставки работ Гогена в 1893 году, организованной по совету Дега, он отказался пробивать дорогу новым талантам. До 1922 года, то есть до конца жизни, он довольствовался тем, что продавал работы импрессионистов, открытых им пятьюдесятью годами раньше.
[94]
Они же, как мы увидим дальше, не всегда оставались ему верны — за исключением Дега. Хотя тот же Ренуар отлично понимал, чем он и его друзья обязаны папаше Дюран-Рюэлю. «Нам был необходим реакционер, который защищал бы нашу живопись, слывшую в глазах прихвостней Салона революционной, — объяснял он сыну. — По крайней мере, никому и в голову бы не пришло расстрелять его как коммунара». И в заключение добавлял: «Папаша Дюран был славный малый… без его помощи мы бы не выжили!»
Современный коммерсант
Когда Дюран-Рюэль испытывал затруднения и прекращал покупать картины, художникам приходилось искать других торговцев. В самые трудные времена они сотрудничали с папашей Танги, и так было до тех пор, пока не появился Жорж Пти. Это был коммерсант, ничем не напоминавший Дюран-Рюэля. Абсолютно лишенный художественного вкуса, он при этом был первоклассным торговцем, и его вклад в продвижение независимых художников был довольно значительным. Одним из первых он решил экспонировать картины в роскошной обстановке. В его галерее в доме 8 по улице Сез стены были затянуты тканью, стояла мягкая мебель и клиентам была предоставлена возможность изучать живописные полотна, устроившись в удобном глубоком кресле. Подобные салоны были изысканным местом встреч; по вечерам, с пяти до семи, здесь появлялись наиболее состоятельные коллекционеры, представители высшего света, идущие в ногу со временем, и элегантные денди. На ночных вернисажах и больших публичных распродажах, которые ему пришло в голову устраивать у себя в галерее, дабы оградить своих клиентов от встреч с кузенами Понс
[95] из отеля Друо, среди гостей можно было узнать Сару Бернар в сопровождении Коклена-Каде, графиню Греффюль — прустовскую герцогиню Германт, — Камиллу Гру, Вьей-Пикара, словом, самых значительных коллекционеров, располагавших громадными средствами. Жак Эмиль Бланш, описывая этого любившего роскошь торговца, справедливо отметил: «Жорж Пти был духовным прародителем крупных биржевых магнатов в торговле картинами, именно он придумал устраивать затейливые «презентации» и превращать в настоящий спектакль шумно разрекламированные аукционы в обеих частях Американского континента». Портрет довольно привлекательный, в какой-то степени он был подправлен Рене Жимпелем, назвавшим Жоржа Пти темной личностью, жуиром и пройдохой. Золя также обошелся с ним круто; в романе «Творчество» его зовут Ноде, это ловкий делец от искусства, лишенный какой бы то ни было щепетильности: «…Известный мошенник Ноде имел повадки благородного дворянина, носил визитку сложного покроя и бриллиантовую булавку в галстуке, всегда был напомажен и вид имел франтоватый и холеный; жил он на широкую ногу: экипаж, взятый сразу на месяц, кресло в Опере, столику Биньона; этот человек появлялся везде, где считалось приличным появляться. А в остальном — обычный спекулянт, биржевик, откровенно издевавшийся над хорошей живописью».
[96]
