Однако в 1897 году проценты в обществе стали платиться нерегулярно, и вкладчики потянулись в суд. А тут еще газета «Ле Матен» начала публикацию статей, разоблачающую деятельность «Пожизненной ренты». Вот тогда-то впервые в мире всплыло понятие «пирамида» как символ мошеннического выкачивания денег у населения, ведь проценты в обществе платились не от полученной прибыли, а от поступлений новопривлеченных вкладчиков. «И никакой возможности реально расплатиться у Терезы Эмбер нет!» — констатировала газета. Возмущенная устроительница пирамиды тут же напомнила, что у нее имеется стомиллионное наследство, возросшее, кстати, за двадцать лет вдвое! Так что вкладчики «Пожизненной ренты» могут не беспокоиться.
Словом, судебное разбирательство опять отложили. Тем более что племянники Крауфорда опять находились вне зоны досягаемости. Ну а сами вкладчики «Пожизненной ренты» — что стало с ними? Они не получали никаких процентов, не могли требовать возврата капитала — словом, разорились подчистую, особенно те, кто принес предприимчивой аферистке последние деньги. Трагедия разразилась в 1901 году, когда два вкладчика застрелились у себя дома, а управляющий банком «Мерсье и К0», выдавший мадам Эмбер 2 миллиона без залога, повесился прямо в своем кабинете.
Что ж, итог для денежной пирамиды всегда один. И ведь сколько уроков в истории! И так жаль, что они ничему не учат…
Подноготные тайны денежного мешка
В летний полдень на дачу в Кунцеве прикатила подвода из «Эрмитажа» — хозяин пожелал выписать обед прямо из знаменитого московского ресторана. Пока приехавшие официанты выносили и уставляли блюда на огромных столах, накрытых на лужайке, прикатила другая подвода — солдаты-фейерверщики привезли ящики со снарядами, которые должны были взвиться вечером на берегу Москвы-реки.
Хозяин, купец-миллионщик Козьма Терентьевич Солдатёнков, встречал гостей по-свойски: срывал пробки с бутылок и обмывал искрящимся шампанским гостевую обувку. Купцы крякали, дамы взвизгивали, но все остались довольны этаким оригинальным приемом, как и последующим обедом с переменой чуть не из сорока блюд. Через пару часов вкушений и возлияний один из гостей, купец Щукин, возжелал: «Угостили бы вы нас спаржей, Козьма Терентьевич!» И тут Солдатён-ков хмуро воззрился на приятеля: «Спаржа-то ныне кусается: по пяти рубликов фунт! Откуда этакие деньжищи взять?!». «На обед с фейерверком не одну тыщу выкинул, — прогундосил кто-то за спиной хозяина. — А пять рублей пожалел!»
Козьма Терентьевич
Солдатёнков
Солдатёнков резко сжал бокал. Ножка, треснув, упала прямо на траву. Спаржей их корми!.. Можно подумать, сами купить не могут, миллионщики скаредные! Взгляд купца скользнул на дальний стол. Там торопливо опустошала тарелки приглашенная «художественная молодежь». Вот кого кормить надобно. У молодого пейзажиста Левитана глаз голодный, видно, всю неделю с хлеба на квас перебивался. А Константин Савицкий совсем отчаянно смотрит. Хотя тому едой не поможешь: у него жена из окошка выбросилась. Говорят, от мужниной измены, но скорей — от жизни неустроенной… Эх, надо бы у ребят по картинке какой-нибудь купить! И Козьма Терентьевич, тяжело поднявшись, пошел к художникам. Те сразу оторвались от тарелок и загалдели, благодаря за обед. Всех перекричал громогласный Константин Коровин: «Виват хозяину!»
Молодежь замолкла, подняв бокалы, и тут молодой всезнайка-художник Валентин Серов объявил: «В Италии во времена Возрождения был великий меценат Козимо Медичи, а у нас в Москве благотворитель Козьма Терен-тьич! Так что виват московскому Медичи!»
Художники дружно застучали бокалами. И тут по небу рассыпался фейерверк. Гости повскакали из-за столов и побежали поближе к берегу реки. К хозяину же подскочил взволнованный сторож: «Козьма Терентьевич! Вас на заднем крыльце господин урядник дожидается!»
Солдатёнков недовольно скривился — вот уж не вовремя! — но быстро прошел на заднее крыльцо. Там, жмурясь и вздрагивая от разноцветных всполохов, примостился на приступочке местный урядник Петров, одетый как на парад — мундир на все золоченые пуговицы застегнут, аж задыхается. И к чему вырядился? Не иначе пришел с какой-то гадостью… И точно — увидев Солдатёнкова, слуга закона вскочил и выпалил: «Заранее простите, Козьма Терентьич! Вы у нас всему благодетель… Да только сделайте милость, езжайте скорей из Кунцева!»
«Что за бред, — взъярился Солдатёнков. — Пьян, что ли?» Но урядник гнул свое: «В Москве схоронитесь, затеряетесь, а здесь — все на виду! Мне тут велено за вами следить. Раскрыть все ваши тайны подноготные и отписать наверх начальству. А как же я на такое пойти смогу?! Сделайте милость, уезжайте, благодетель!»
Грозди роскошного фейерверка с гулом рассыпались над рекой. Солдатёнков, задумавшись, вошел в дом. Неужели это расплата за его публичный театральный демарш! Но разве он мог поступить иначе? Это ж себя не уважать… Весной нынешнего, 1882 года по Москве проходили коронационные торжества. Император Александр III сменил на царском престоле своего отца, убитого террористами. Этому событию посвящалось все — спектакли, концерты и другие общественные мероприятия. Козьма Терентьевич вместе с купцом-приятелем Щукиным пришли в Большой театр, где всегда занимали одни и те же, на десять лет вперед оплаченные места. А места-то оказались заняты! Сидят два раздобревших на казенных харчах штабных генерала и пересмеиваются: «После спектакля к балетным девочкам подъедем!» Солдатёнкова как током ударило — вспомнил он, как несколько лет назад во время русско-турецкой войны собирался отправить оборудование для солдатского госпиталя, купленное на собственные деньги. Да только все сопроводительные бумаги где-то в военном министерстве застряли. А теперь тамошние генералы и его законно оплаченное место заняли! Вот и гаркнул Козьма: «Вам бы, господа штабные, не к девочкам съездить, а хоть раз на фронт!» — да и пошел из зала. Директор его в коридоре встретил: «Простите великодушно, Козьма Терентьевич, это же императорская церемония, освободить ваши места никак невозможно!» — «Тогда и мне присутствовать на таких церемониях невозможно!» — гаркнул Солдатёнков и демонстративно покинул театр. И вот расплата — слежка! Начальство желает разузнать всю его подноготную. Ну уж нет. Русские мужики солдатского корня своих тайн не сдают.
А Солдатёнков действительно из солдат. Прадед его, Василий, двадцать пять лет отслужил. А как вернулся в родную деревню Прокунино, что в Коломенском уезде Московской волости, так и прозвали его «Солдатёнком» за малый рост. Сын его, Егор Васильев Солдатёнков, в 1795 году решил попытать счастья в Москве. Записался купцом 2-й гильдии и начал торговать хлопчатобумажной тканью. А когда в 1812 году началась война с французами, пожертвовал все свое имущество — 20 тысяч рублей — на защиту Отечества, сказав: «Солдатские сыновья для Родины ничего не жалеют!» Эх, видел бы дед, как спустя семьдесят лет какие-то штабные генералы гонят его внука взашей…
