– Осторожно, сушествуют правила, которые вы должны соблюдать, вы знае…
Я поднял руку. Он не стал продолжать.
С большим трудом я выписал ему чек. Строчки плясали перед глазами, и я не мог вспомнить, какое сегодня число.
Я завернул пса в свою куртку и положил на подстилку на его обычное место.
Мы с женой хотели еще одного ребенка, чтобы наш малыш рос не один, но у нас не получилось.
Мы старались, мы пробовали шутить над этим, мы ходили в ресторан, выпивали, считали дни, придумывали всякие игры и все такое, но все было впустую, и каждый месяц у нее болел живот, и с каждым месяцем я видел, как она все больше теряет надежду и веру в нас. Ее сестра говорила ей пойти к доктору, чтобы начать лечение, но я был против. Я напоминал ей о том, что она и без меня знала: наш малыш появился на свет сам по себе, без всякого лечения, и ей не стоит портить свое здоровье всякими там гормонами и бесконечными уколами.
Теперь, да еще и на фоне всего, что приходится слышать, со всеми этими ядерными катастрофами, генетически модифицированными организмами, коровьим бешенством и всей той дрянью, что мы едим, я сожалею о том, что тогда говорил, очень сожалею. Она бы не так уж сильно испортила свое здоровье, не сильнее других.
В любом случае, пока мы решались, у Людовика начались первые приступы, и с тех пор мы уже больше не думали о другом ребенке.
С тех пор мы уже не строили никаких планов.
Ему еще и двух лет не было, когда он начал кашлять. Днем, ночью, когда он стоял, сидел за столом, лежал в кроватке, смотрел мультики, он кашлял. Он кашлял и задыхался.
Его мать перестала разговаривать: она караулила. Она только это и делала, как зверь, она вытягивала уши, следила за его дыханием, показывала зубы.
Она таскала своего малыша по врачам. Она брала дни за свой счет. Она ездила в Париж. Она терялась в метро. Она отдавала все свои сбережения таксистам и встречалась с кучей специалистов, которые заставляли ее ждать все дольше и стоили все дороже.
А самое ужасное, что она продолжала перед каждой встречей наряжаться. На тот случай, если она вдруг встретит того, кто спасет ее малыша.
Этому ребенку сильно не хватало школы. Она тоже от этого только теряла. У нее была хорошая работа, ее уважали, и она отлично ладила с коллегами, но в конце концов ее все-таки уволили.
Ей позвонили, и она подписала заявление, чтобы получить приличное выходное пособие.
Она говорила, что это принесло ей облегчение, но вечером того дня она ничего не ела. Это несправедливо, твердила она, все это слишком несправедливо.
Она искала причины аллергии. Она поменяла ковролин, матрасы, шторы, она запретила ему гладить животных, пить молоко, есть орехи, лишила его мягких игрушек, прогулок в парках, катания на горках, друзей, всего. Всего того, что дети любят больше всего.
Поначалу она только и делала, что допекала его. Допекала, чтобы спасти. Она следила за ним днями напролет, а по ночам слушала его дыхание.
Астма.
Помню, однажды вечером в ванной комнате…
Я чистил зубы, а она снимала макияж.
– Посмотри на все эти морщины, – простонала она, – посмотри на эти седые волосы. С каждым днем я все больше старею. С каждой ночью я старею быстрее, чем все прочие женщины моего возраста. Я устала. Я так сильно устала…
Я ничего ей не ответил из-за зубной пасты. Просто пожал плечами, в смысле не говори глупости. Обычные женские глупости. Ты красива. Однако это было правдой. Она похудела. Ее лицо изменилось. Все в ней стало более резким.
Мы реже занимались любовью и теперь всегда с открытой дверью.
Еду. Сам не знаю, где я похороню своего пса.
Этого брехуна, крысолова, маленького двортерьера. Друга, который так долго поддерживал во мне жизнь и был для меня лучшей компанией. Он любил голос Далиды и боялся грозы, он замечал кролика за сто метров и всегда спал, положив голову мне на колено. Да уж, такой прохвост, я все еще не знаю, где же мне его закопать…
Из-за него я практически бросил курить. Потому что этот подлец тоже начал чихать. Я прекрасно понимаю, что он меня просто дурачил, потому что он даже не дожидался, пока я прикурю, чтобы устроить этот свой цирк, ну ладно, его чихания вызывали во мне слишком плохие воспоминания. Так что я стал курить только на остановках.
И уже не злился из-за закрытых табачных киосков, из-за проблем с парковкой, из-за того, сколько мне все это стоило, из-за сдачи и всего прочего. Я поправился и теперь, скорее, раздражался из-за того, что руки пахли бензином, или из-за запаха рапсовых полей, мимо которых ехал, но в целом эта история пошла мне на пользу. Принесла мне много всего хорошего. Неожиданно стала доказательством того, что у меня еще оставалась возможность быть хоть немного свободнее, чем я полагал.
Я этого не ожидал.
Благодаря ему я снова стал разговаривать, у меня появились новые знакомые. Я и представить себе не мог, сколько псин у моих коллег. Я узнал новые слова, новые породы, кучу всяких глупостей на особом тарабарском языке, я делился сухим кормом в Памплоне и Гааге. По-приятельски общался с парнями, не понимая ни бельмеса из того, что они мне говорят на языках, определяемых мною по номерам их машин. С этими парнями мы были похожи, ведь они тоже были не так одиноки, как казалось.
У всех остальных была их кабина, груз, график, стресс. У нас тоже все это было, но еще у нас были собаки.
У него тоже появились новые знакомые. У меня даже есть фото одного из его малышей, сидящего в бардачке. Где-то в Молдавии. С тем коллегой мы поклялись, что узнаем друг друга, если однажды где-нибудь вместе выпустим их пописать, но этого никогда так и не случилось. Что ж.
Благодаря ему я познакомился с Бернаром, который потерял сына того же возраста, что и наш. Его ко всему прочему еще и жена после этого бросила. Он дважды пытался свести счеты с жизнью, но потом в итоге заново женился. В общем-то все то же самое, как он говорит, только неприятностей побольше.
Когда ночами мы находим друг друга по радиосвязи, то болтаем. Ну то есть в основном говорит он. Он любит почесать языком. И умеет это делать, перемешивая шутки со всем остальным. К тому же он беарнец, у него красивый акцент. Мы говорим с ним, и потом то, что он мне сказал, еще долго меня бодрит.
Нанарб4.
Друг.
Благодаря моему псу я перестал стискивать зубы и снова полюбил дорогу. Будучи вынужденным останавливаться для выгула, я даже открыл для себя там и сям разные места, в которых неплохо было бы жить.
Благодаря ему, брошенному кем-то и терпеливо дождавшемуся меня в ту первую ночь, не усомнившемуся ни на минуту в том, что я за ним вернусь, а теперь полностью положившемуся на меня, доверившему мне свое благополучие, мне стало лучше. Я не говорю, что я стал счастлив, но мне было лучше.
