– У меня есть «Уно»
[19].
– О нет. Это слишком сложно. У меня не получится.
Мы улыбаемся.
– Знаешь, – говорю, – я считаю, что ты очень красивая. То есть нет, это не я так считаю, просто ты на самом деле очень красивая. И ты отнюдь не похожа на опороченную женщину. Когда я смотрю, как ты болтаешь с ним по утрам, я вижу женщину, которая любима, – это бросается в глаза.
– Спасибо. Это любезно с твоей стороны. Это мило, и это правда. Ну, то есть я верю, что это правда. И именно это самое ужасное. Пусть чести не осталось, так хоть любовь. Ну, то есть… Не то чтобы много… Так, самая малость. Остатки любви, чего уж там. Лавировка, переписка украдкой, сплошной туман. Раньше я с нетерпением ждала конца недели, а теперь наоборот. Теперь я боюсь выходных. Я их ненавижу. Как будто жизнь замирает, дыхание останавливается. Я умираю и воскресаю каждые пять дней. Это изматывает. Изматывает и к тому же абсолютно бессмысленно. Я говорила тебе: мое настоящее – это негатив в квадрате. Раньше к вечеру пятницы я снова начинала дышать, теперь же с вечера четверга я потихонечку угасаю. А в выходные сплю как можно дольше, чтобы они прошли побыстрее. Разве это не жестоко? Жестоко. И мерзко. Так и слышу, как Бог смеется и говорит мне: «Ты была нелюбезна с сестрами? И умирающим четки не держала? И соевые шоколадки не доедала? Ну так вот тебе. Получай. Искупай свою вину. Иди поплачь. Днями напролет плачь во дни Господни и остаток дней своих проведи в исповедальне, дочь моя. Это будет тебе уроком».
Я живу не с мужчиной, я живу с телефоном. Вся моя жизнь крутится вокруг этого маленького куска пластмассы. Словно вокруг лампы Аладдина, капризной такой лампы с садистскими наклонностями, которая управляет твоим настроением: ты пристаешь к ней – она исполняет твои желания, ты ее не беспокоишь – она тебя бросает. Лампа Аладдина китайского производства с неким добрым джинном внутри, нет, вовсе не добрым, злым, да и вообще никчемным, с функционером, доступным лишь в рабочее время, для которого под своим собственным именем ты и вовсе не существуешь. «Люблю тебя» – эти мои признания он получает от… даже и не знаю, под каким именем я у него фигурирую в последнее время… это так часто меняется… да и сами эти слова я все равно не пишу, потому что у нас с ним все закодировано. «Люблю тебя» – это «Досье получено», «Думаю о тебе» – «Досье на рассмотрении», «Хочу тебя» – «Срочное досье». Какое убожество, да?
Да, это убого. Я не роман переживаю, а досье сортирую. Вот уж и правда, стоило столько лет учиться…
– Чему ты училась?
– Урбанистике. Высшая государственная школа Парижа, диплом с отличием, и для чего все это? Чтобы выбрать мужчину, с которым мне никогда и ничего не построить? Согласись, я не слишком ловкая девочка…
– Почему ты так категорична? Быть может, он захочет… ну, не знаю… изменить свою жизнь.
– Нет. Ты много знаешь мужчин, которые бы разводились ради любовницы, а? Таких, у которых были бы при этом малолетние дети? Кредит? Машина «Ауди»? Собака? Карликовый кролик? Чувство вины? И частный дом в Ля-Трините? Нет, конечно же нет. Я не слишком ловкая, зато в здравом уме. К тому же он мне никогда ничего не обещал. И с этой точки зрения мне не в чем его упрекнуть. Да я и не упрекаю его ни в чем, я нашла его уже женатым и ввязалась во все это, зная, на что иду. Он никогда мне ничего не обещал, но и никогда ничего не скрывал от меня. Порядочный мальчик, не то слово. Но это не повод, чтобы круто менять свою жизнь, нет, в это я не верю. Уже не верю. Это женщина может пойти на такой риск, мужчина – никогда. Почему? Не знаю. Может быть, потому что у женщин богаче воображение… Или же они более склонны к игре… Или же потому, что они лучше справляются с жизнью… Я наверняка неправа, говоря подобные банальности, но это именно то, что я вижу вокруг себя. Что мы совершенно не равны перед лицом жизни. Скорее даже перед лицом смерти. Женщина меньше боится смерти. Может быть, именно потому, что она сама дает жизнь? Не знаю. Все, что я говорю, звучит чудовищным клише, но другого объяснения я не вижу. Что бы ни делала женщина, что бы она ни решала, что бы только она ни сломала да ни выбросила, мне кажется, жизнь все равно остается на ее стороне. Словно этакий большой домашний зверь, который всегда держится руки, которая его кормит, пусть даже это самая грубая и неласковая рука. Знаешь, как те старые гвардейцы императора, ворчуны
[20], которые шли за ним до самого конца, до пределов зимы и его безрассудства, ни разу ни на мгновение не усомнившись ни в одном из его приказов. «Воспоминания сержанта Бургоня», ты читала? Мне мой крестный подарил эту книгу на пятнадцатилетие. Потрясающе… Да, это несправедливо по отношению к людям, но это так. И мой любимый не такой… хотела сказать «не такой смелый», но это неверно, он по-своему смел, просто не отважнее других, потому что не хочет… не хочет сердить жизнь, настраивать ее против себя, терять ее расположение, лишиться ее и сдохнуть однажды вечером в полном одиночестве. Но самое ужасное заключается в том, что, оставаясь с ним в моем возрасте, я рискую остаться бездетной. Это все-таки печально, разве нет? Хотя я часто это отрицаю, но все же мне бы хотелось. Да, я хочу детей. Иногда я об этом забываю, но когда в прошлом месяце я увидела в кафе твоих, у меня внутри все перевернулось. Кстати, не думаю, что ты заметила, но после этого я несколько дней там не появлялась. Не хотела больше вас видеть, не хотела видеть тебя, меня переполняла зависть. Да, именно: зависть. Желание иметь детей – это та роскошь, которую я не могу себе позволить, если хочу продолжать вставать по утрам. Понимаешь, я чувствую себя убогой, потому что мое настоящее напоминает мне мою юность, мое бессилие и…
Ты замолчала, подняла голову и спросила, глядя мне прямо в глаза:
– Можно, я продолжу?
– Продолжай.
– Мне кажется, я злоупотребляю. Мне кажется, я использую тебя. Растянулась тут на твоем диване и вываливаю тебе на голову свое дерьмо.
– Тебе кажется, что под тобой диван?
– …
– Да ладно, Матильда… ты же видишь, что это не диван. Это брюхо Ум-Попотта.
– Кого, прости?
– Ум-Попотта, друга невидимого пса. Однажды вечером дети тебя с ним познакомят, вот увидишь…
Мы улыбаемся.
– И потом, ничего ты на меня не вываливаешь, просто рассказываешь. Развязываешь себе руки. Распутываешься. Так куда лучше.
– Спасибо.
– Не за что. Мне от этого легче, пойми. Впервые за несколько месяцев я провожу вечер с кем-то, а не сама с собой наедине, и ты даже не представляешь, насколько я в этом нуждалась. Продолжай. Рассказывай еще, как говорят малыши, рассказывай дальше.
– Не знаю, что еще сказать.
– Как давно вы знакомы?
– Почти четыре года.
