В первый момент Ефим Селиванович и слушать не хотел о том, чтобы сын стал фотографом, но Варфоломей Селиванович, которого затрагивал вопрос о выделении средств на фотосъемку, обратил внимание на нехорошие нотки в голосе родственника и с угрозой спросил:
— Вы что же, господин Магельский, черт вас подери, вздумали нас шантажировать?!
— Совершенно верно, господа, — с подкупающей искренностью широко улыбнулся фотограф. — Вы, Варфоломей Селиванович, выбиваете средства на расходные материалы, а Ефим Селиванович разрешает сыну заняться фотографией. В этом случае никто не узнает о незаконной торговле алкоголем. Влас будет не только помогать мне в фотоателье, но и станет выезжать вместе с господином урядником, — учтивый наклон головы в сторону Воскобойникова-старшего, — на места преступлений и подробнейшим образом запечатлевать их на фотографические пластины.
Глаза обоих братьев сделались одинаково круглыми и изумленными.
— Это чего же ради? — пробасил Варфоломей Селиванович. — Ваш-то какой резон?
— Не для себя стараюсь, для прогресса, — посуровел фотограф.
Урядник предпринял слабую попытку вывернуться:
— В полицейском управлении и места столько нет, чтобы хранить все пластины и карточки.
Но Магельский был готов к подобному повороту беседы и тут же откликнулся:
— Начальник склада вещественных доказательств Пиголович был так любезен, что согласился хранить эти снимки у себя и вести картотеку и архив.
— Ну, допустим, спросить-то я у начальства спрошу. А дальше, господин хороший, уж как получится, — сдался урядник Воскобойников.
И с самого лета Влас, ведомый твердой рукой дяди Пшенека, не только возился в лаборатории с фотографиями, но и без устали посещал места преступных событий и делал фотографические снимки. Обычно для этой цели он надевал яловые сапоги либо калоши, а в этот раз поторопился и обул американские ботинки, в которых теперь жалко лезть в грязь.
Влас изловчился и, выбрав место посуше, шагнул вперед.
Дама лежала так, что поймать ее в объектив целиком было затруднительно. Хорошо одетая, в ротонде на котиковом меху. И как ее угораздило попасть под колеса мотора, да так, что голова вместе со шляпкой всмятку? Увязая в размокшем снегу деревянными ножками штатива, Влас сдвинул треногу аппарата в сторону и нашел, что теперь ракурс вполне удовлетворителен.
— Хорошо еще, что не Великий Князь управлял мотором, — философски заметил Варфоломей Селиванович, рассматривая «Бенц» из гаража императорского брата. — С вами, любезный, — обернулся он к великокняжескому шоферу, — церемониться не станут, в острог упекут. А если бы вел машину Константин Константинович, у всех бы были неприятности. Кто ее знает, эту покойницу? Кто такая? Откуда? Вдруг какая высокопоставленная особа?
— О чем вы, никак в толк не возьму? — пробормотал невольный убийца, похолодев при слове «острог».
— В толк он не возьмет! — передразнил Воскобойников-старший. И наставительно проговорил: — Даже ребенок понимает, что Царское Село — место особенное. Семья императора проводит здесь почти полгода, и потому население соответствующее. Боˆльшую часть составляют придворные, как царские, так и гостей Его Императорского Величества — разных послов и монархов дружественных держав. И вполне естественно, что покойница может оказаться кем угодно. К примеру, фрейлиной. Или даже Великой Княгиней.
Эта мысль заставила шофера окончательно приуныть. Сквозь стеклышко видоискателя Влас видел, как виновник трагедии понурил голову, а отчитавший его урядник шагнул к похожему на брошенную куклу мертвому телу и, сдвинув муфту, с силой потянул из окоченевшей руки изящную дамскую сумочку. Раскрыл и, порывшись среди вещей, достал паспортную книжку.
— Екатерина Никифоровна Лукьянова, — прочитал он. — Мещанка Волынского уезда.
И, обращаясь к шоферу, сурово заметил, убирая документ к себе в карман:
— Вам повезло, что мещанку, а не Великую Княгиню переехали!
— Она сама! Сама под колеса бросилась! — заволновался незадачливый усач в хрустящей хромовой тужурке. — Да и не видел я ее! Из этих вот кустов неожиданно шагнула! Откуда она там вообще взялась?
— Мятлев! — окликнул урядник.
— Вашблародь? — исполнительно отозвался сотский, топтавшийся у означенных кустов.
— Доставьте задержанного в часть, пусть стряпчий запишет показания.
Послышались тяжелые шаги, сопровождаемые протяжными вздохами, но Влас не обратил на них внимания — он был весь в работе. Запечатлев картину происшествия, щелкнул затвором фотографического аппарата и обернулся к лениво вытягивающему из портсигара папиросу дядюшке с чувством выполненного долга.
— Все. Готово. Завтра смогу предоставить фотоснимки.
— Да где же санитары запропастились? — озабоченно заозирался по сторонам Варфоломей Селиванович, окидывая тревожным взглядом Садовую улицу и Екатерининский парк.
Видя такое равнодушие к своему труду, фотограф даже вспотел от обиды, но виду не подал — привык. Затея Магельсклого уряднику явно не нравилась, однако чрезмерная осведомленность родственника заставляла терпеть его глупые выходки.
Укладывая фотографический аппарат в рыжий кофр из тугой кожи, Влас не сразу заметил, откуда он взялся, этот субъект в форме почтового служащего. Просто в какой-то момент услышал сдавленный стон и протяжный всхлип. А оглянувшись, увидел стоящего над распластанной на дороге женщиной худого смуглого брюнета с растрепанными волосами и всклокоченной бородкой клинышком. Брюнет в тужурке с почтмейстерскими околышами еще раз всхлипнул, прижал фуражку к глазам и, подломив колени, упал на грудь покойнице.
— Катенька! — зарыдал он. — Боже мой, Катенька! Как же так? Все он! Он! Будь он проклят!
При виде подобной заинтересованности урядник оживился и, отбросив недокуренную папиросу в кусты, размеренной походкой служилого человека при исполнении обязанностей двинулся к живописной группе.
— Ваша знакомая? Кем вам доводится? — строго осведомился он.
— Жена моя, — чуть слышно прошелестел брюнет. — Катенька.
— А по фамилии как?
— Лукьянова.
— Верно. Лукьянова Екатерина Никифоровна. Стало быть, вы ее супруг? — с сомнением в голосе констатировал представитель власти.
И усомниться было от чего. Дамочка выглядела франтихой, одета дорого, в то время как истрепанный сюртучок почтового служащего производил впечатление если не плачевное, то близкое к тому.
— Имя ваше позвольте узнать? — недоверчиво прищурился урядник.
— Лукьянов Иван Захарович, служу по почтовому ведомству и проживаю с супругой в Безымянном переулке, в доме Кудрина. Квартиру на первом этаже занимаем. Занимали… — болезненно сморщившись, поправился говоривший. — Теперь-то я один.
