– Бунтовал, – кратко ответил Эдвард.
– Ты когда-нибудь целовал господина Теодора? – брякнул Генри: ему так хотелось с ним поговорить, но общих тем у них больше не было.
Эдвард заморгал, побагровев, как вареный рак: ну, хотя бы способность краснеть он не растерял.
– Медведя? – осторожно уточнил он. – У меня была такая игрушка в детстве, но при чем тут… – Он с облегчением рассмеялся. – Подожди, ты же не серьезно. Ну и шутки у тебя!
Что еще сказать, Генри не придумал, и несколько шагов они прошли молча, а потом Эдвард заговорил сам.
– Знаешь, а ты прав: мне стало лучше, – пробормотал он, разглядывая свои руки. – Когда я только вылечил посланников, думал, загнусь, а сейчас все прошло. Даже здорово было: они лежали там, кричали, и тут я такой подхожу, касаюсь: раз, и все сразу хорошо. И я это сам сделал. – Он помолчал, продолжая изучать свои ладони. – Никто не верит, что я хоть на что-нибудь способен. Ну, то есть отец меня любит, я знаю. Просто он считает, что мне лучше ничего серьезного не доверять. Даже когда отправлял в поход за Хью, сказал: «Может, хоть раз в жизни совершишь взрослый поступок», а мне и делать-то ничего не надо было – так, посланникам скомандовал: «Вперед», и все. Он вечно повторяет: «Не представляю, какой из тебя король получится, ты же всю страну развалишь». Вот бы посмотреть на его лицо, когда посланники ему расскажут, что я их спас!
– Только запомни кое-что. – Генри на ходу поймал его взгляд, чтобы убедиться, что Эдвард слушает. – Никогда не спасай умирающих. Никогда. Иначе сам умрешь, и тут тебе никакой лекарь не поможет. Сломанные кости, синяки, легкие раны – пожалуйста. Серьезные болезни – ни за что. Понял?
Эдвард кивнул, разом побледнев: похоже, умирать ему совсем не хотелось. Ничего прибавить Генри не успел: они наконец спустились с холма и миновали первое дерево с золотыми листьями.
– Джетт, не трогай, – проговорил Генри, даже не оборачиваясь.
– Да листья же правда из чистого золота! – взбудораженно ответил Джетт, но руку, которая уже тянулась к ветке, послушно убрал. – И ничьи!
– Ты сказку забыл? Тут все ядовитое, – дружелюбно сказал Генри, остановившись. – Уверен, что яд не передается через прикосновение? Думаю, если ты тронешь тут хоть один лист, посинеешь и упадешь замертво.
Джетт с опаской покосился на дерево, на всякий случай отошел подальше и спрятал руки в карманы.
– Ничего не трогать, не нюхать и уж тем более не есть, – сказал Генри, заметив, каким взглядом Сван смотрит на фрукты, под тяжестью которых гнулись ветки золотого дерева. – А вот теперь – вперед.
Глава 11
Мастер огня
Они прошли еще шагов тридцать, прежде чем Генри понял, что в Краю изобилия есть не только деревья. Вот тут точно без Хью не обошлось: среди деревьев прятались деревянные домики, так мастерски вписанные в пейзаж, что с холмов их даже не было заметно. Крыши были покрыты мхом, и никаких ярких красок, в которые предки любили красить стены, тут не было: только гладкое или резное дерево. Все сочеталось друг с другом так естественно, что казалось, будто природа сама создала эти жилища. Но это явно было не так – все дома чем-то напоминали те, которые Генри видел в Хейверхилле, только новее и гораздо красивее.
За домами кое-где виднелись грядки и клумбы с какими-то крохотными золотыми растениями, по веткам деревьев иногда с шуршанием сновали белки – вполне настоящие на вид. Увидев людей, они останавливались, какое-то время смотрели на них и бежали дальше, отчего у Генри появилось чувство, что вот теперь само это место их заметило.
Единственное, что было не так с прекрасной, богатой деревней, так это полное отсутствие людей. Дым из каминных труб не шел, но над домами все равно плыл запах теплого хлеба, и Генри впервые вспомнил, что отец Хью – пекарь. Он заглянул в первый попавшийся дом, просто из любопытства, и окончательно убедился, что дома создал Хью, – все были набиты каким-то разномастным барахлом, которое в глазах Хью, очевидно, являлось признаком богатства. Чтобы окончательно проверить свою догадку, Генри зашел и распахнул шкаф. Ну конечно: полно одежды желтого цвета.
Генри внезапно пришла в голову одна мысль, и он начал торопливо раздеваться. Взгляды белок ему не понравились, но что, если…
– Ты чего делаешь? – растерянно спросил Джетт, который вместе с остальными толкался в дверях, не решаясь зайти.
– Вы тоже переодевайтесь. – Генри бросил пропахшую гарью мокрую рубашку на пол и кивнул в сторону шкафа. – Хью любит все красивое и богатое, так мы лучше впишемся, и это место будет считать нас своими. Желтый – это его цвет, в нем мы будем как члены его команды: возьмите каждый хоть по одной желтой вещи. Тут и для тебя тоже что-то есть. – Генри вытащил из шкафа большую кружевную тряпку, явно женскую, и бросил Агате.
Та брезгливо посмотрела на тряпку, но все же ушла в другую комнату, и Генри запоздало вспомнил, что в обществе людей принято, чтобы женщины переодевались отдельно.
– Давайте быстрее. – Генри натянул новые штаны и повернулся к двери, где мялись Сван, Джетт и Эдвард. – Это даст ему понять, что мы пришли как друзья.
– Что, со мной он тоже дружить хотел? – неожиданно злобно спросил Сван. – Поэтому убил девушку, которая мне понравилась?
– Естественно, – пожал плечами Генри, вставляя руки в рукава. – Ему казалось, что она тебя у него отнимет. Ну что, Джетт, примеришь вот это? – Генри швырнул ему одежду.
Джетт инстинктивно поймал – и растерянно уставился на длинное платье. Генри хмыкнул. Судя по лицу Джетта, в этой реальности он никогда тайком не проникал во дворец, изображая служанку. Но все же он отмер и подошел к шкафу, чтобы найти себе что-нибудь более подходящее.
Пять минут спустя они вчетвером стояли перед зеркалом, висящим на стене. Генри почувствовал, что улыбается во весь рот. Перси был прав: все на свете – игра, незачем быть слишком серьезным. Когда-то он ни за что не поверил бы, что наденет такое. Генри всегда выбирал неброские цвета, но теперь он был не на охоте, а Хью и не глядя мог его отыскать, – так почему бы не попробовать желтую куртку и рубашку в горошек? «Вот так пусть и похоронят», – подумал Генри, но сейчас даже эта мысль не вызывала боли. Он был совершенно жив и стоял рядом со своими лучшими друзьями, одетыми не менее безумно, чем он: темных красок Хью, кажется, не признавал.
Снаружи ничего опасного не происходило, и вот теперь, глядя на всех, Генри окончательно поверил, что они дойдут. Вот таких друзей Хью и хотел бы иметь: сам Генри сильный, Джетт – веселый, Эдвард – шикарный, Сван – добряк. Эта яркая одежда почему-то делала их больше похожими на самих себя, чем все, что Генри видел на них до этого. Джетт облачился в черный костюм в узкую желтую полоску, как будто собрался прятаться в пчелином улье. У Свана на животе слегка расходились пуговицы малиновой рубашки, и почему-то это выглядело не глупо, а забавно, как будто он нарочно так оделся, чтобы всех развеселить. Эдвард на памяти Генри не носил ничего, кроме черного, и кто бы подумал, что ему так пойдет наряд бродячего артиста.
