Кроме Инес на Далеком хуторе обитало много народу. Андрей точно не знал, как они все были связаны между собой. Инес, во всяком случае, жила здесь с бабушкой. Отца у нее не было, а мать уехала устраивать свою судьбу в город, когда Инес было два года. Осмелев, Андрей подошел к большому дому и поднялся на крыльцо. Веранда оказалась открытой, и он осторожно заглянул внутрь. На столе стояли чайник и чашки, сахарница, банка с вареньем, над которой жужжали мухи. Дальше он не пошел, и, спустившись с крыльца, стал обходить дом, заглядывая во все окна. Интересно, где была комната Инес? Наверное, наверху, где она могла вволю оставаться наедине со своей красотой. Вдруг он отпрянул назад и пригнулся. В комнате в торце доме кто-то лежал на кровати. Держась за подоконник, Андрей стал тихонько подниматься, пока его глаза не уперлись в лежащее на боку тело с платком на голове. Спящая старуха. На коврике перед кроватью расположилась собака, как будто ее главным делом теперь было сторожить не дом, а старухин сон. Обойдя весь дом, Андрей вышел к веранде. Кажется, все ушли куда-то, оставив здесь одну старуху. Тут он опять вспомнил про отца и что его ждали на светлой поляне, но не было сил уйти, бросить все это, как будто и Далекий хутор, и сад, и Инес, которая, даже невидимая, наполняла его своей красотой, держали его здесь, обещая чудо, но только сегодня, в эту летнюю ночь.
В глубине двора стояли разноцветные деревянные стулья. Андрей помнил их еще с того раза, как они приходили сюда в гости к москвичам. Тогда на них расположилась крутая компания чуть постарше его, а в центре ее Инес. Хотя выборы еще не прошли, она уже знала, что будет королевой, и поэтому сидела на облупленном красном стуле, как на троне. По неписаному закону москвичи и их гости не заходили так далеко на хозяйскую территорию, и Андрей стоял у кустов смородины, где проходила воображаемая граница, которую строго блюли обе стороны. Потом, чтобы не мозолить компании глаза, он зашел в домик и стал смотреть на них через окно, уже не боясь, что засветится. Инес все больше молчала – ведь такая красота заменяла ей все, что обычные девочки пускали в ход, чтобы привлечь к себе внимание. Все и даже больше. Иногда она проводила рукой по волосам, которые недавно подстригла «под сэссон», и уже одного этого тихого жеста было достаточно, чтобы пижонистые эстонские парни в джинсах и в импортных майках замолкали и начинали ерзать на своих стульях. А то она поворачивала свою высокую, гордую шею, просто так, и парни, как по сигналу, сразу начинали суетиться, стараясь угодить ей, кто чем может. Если бы его не позвали пить чай, он так бы и просидел весь день, глядя на нее.
Андрей прошел мимо сарая и сел на красный стул. На веревке, уже в самом лесу сушилось белье. Брюки, халаты, голубой сарафан в горошек. Сарафан покачивался на ветру, и это равномерное движение убаюкивало его, навевая легкий сон. Кажется, он задремал, а очнувшись, чуть не подскочил со стула. Вот дурак. Куда они могли все пойти, кроме бабки? Конечно, справлять свой любимый праздник, день летнего солнцестояния. Значит, и ему было пора. Он вдруг почувствовал, что ужасно устал и голоден, и заторопился, вспомнив отцовский шашлык, который скоро с дивным ароматом зашипит на мангале и про который он успел начисто забыть, бродя вокруг Далекого хутора. Перед тем, как нырнуть в лес, Андрей окинул хутор прощальным взглядом, еще раз удивившись, что собака так ни разу и не залаяла, как будто знала его, и зашагал обратно.
Уже скоро осины и березы остались позади, и лес начал густеть, обступая его со всех сторон. Он опять пробирался через черничник по еле заметной тропке, над головой поскрипывали сосны и время от времени ему приходилось перелезать через поваленные ели – от усталости и голода они казались ему теперь куда массивнее, чем на пути сюда. Андрей решил набрать хвороста уже поближе к лугу, чтобы не тащиться с ним всю дорогу. Он пересек несколько просек, которых не заметил, когда шел сюда, и подумал, что тогда попросту не обратил на них внимания. Это немного сбило его с толку, и он решил, что следующий раз надо быть повнимательнее, как учил отец, всегда повторявший, что одна дорога туда и обратно в лесу означает две совершенно разные дороги. Ельник все не кончался, и он уже начал чуть беспокоиться, что незаметно пошел в другом направлении, как впереди посветлело. Значит, сейчас будет поляна.
В предвкушении веселой компании и шашлыка Андрей взбодрился. Он снова вышел на ровную тропинку и прибавил шагу. Воздух, льющийся между деревьями, поголубел, и, приглядевшись, Андрей увидел, что там, где должен был кончаться лес, колышутся освещенные солнцем заросли камыша. Навстречу ему уже хлынул изумрудный камышовый свет, а ветер наполнил уши легким шелестом. Он еще даже и сообразить не успел, что у их луга и в помине не могло быть никакого камыша, как вдруг увидел озеро.
Оно блестело перед его завороженным взглядом, пока он пытался уразуметь, где он и как попал сюда. Он точно знал, что в лесу за большим камнем никогда не было озера, а уж тем более такого безбрежного, как море. В Руха было только одно озеро, то самое, знаменитое, в приморском лесу, до которого нужно было топать семь километров. Другое же находилось к западу от Руха около Валмсе. Они когда-то ездили туда с отцом, но до него было уж точно километров тридцать. И тем не менее сейчас он стоял на берегу самого настоящего озера, и всего в получасе ходьбы от Далекого хутора. Сегодня лес во второй раз устроил ему такую шутку. Но тогда на луг вышла их компания во главе с отцом, быстро расставив все по своим местам и положив конец нелепому розыгрышу, а сейчас он был совершенно один у озера, к которому никто не мог выйти просто потому, что его здесь никогда не было. И пока Андрей смотрел на водную гладь, он опять подумал, что, может быть, и он – это не он. Теперь эта мысль уже не так поразила его, как тогда на лугу, как будто он уже успел немного привыкнуть к ней. Ему даже стало весело, когда он представил себе, как ровно в эту же минуту он выходит на светлый луг с охапкой хвороста в руках и идет к отцу, а тот встречает его, как ни в чем не бывало и, сотрясая воздух своим зычным голосом, объявляет, что наконец-то он явился и что мать уже начала волноваться, и вообще давно пора разжигать костер, все проголодались как волки.
Из камышей с криком вылетела птица, и тут же за спиной у него раздались шум и топот.
– Эй ты, Таймо не видел? – по-эстонски закричал женский голос.
Андрей обернулся. К нему бежали две девушки с венками на голове.
– Чего рот разинул? Мы его уже битый час здесь ищем.
Теперь, когда они, запыхавшись, остановились перед ним, он узнал их. Ту, что спрашивала, звали Ану. Она была внучкой старой хозяйки со Спокойной улицы, где снимали знакомые москвичи и куда они с матерью накануне вечером ходили в гости. Другая была подружка Ану из города, которая жила у них летом. Он не знал, как ее звали, да и с Ану не всегда здоровался, поэтому очень удивился, что они обращаются к нему, как к старому приятелю. Он покачал головой, понятия не имея, кто такой этот Таймо.
– Ну вот, я же говорила, что он козел, – сказала городская и, посмотрев на Андрея, повторила. – Если увидишь, так ему и передай, что козел.
– А ты что здесь делаешь? – спросила Ану. – Ждешь, когда они в воду пойдут? Еще рано, придется потерпеть.
