Откуда-то он выучил это слово, наверное, от Симма с его интеллектуальной мамашей, и теперь часто и с удовольствием повторял его.
Миша неплохо справлялся с ролью лидера, но все равно никто не принимал его всерьез, хотя и презрения особого не выказывал – все-таки любимчик, с ним лучше не портить отношения. Но с прошлого раза, когда в подвале первый раз прозвучало слово «чижик», Миша заметно воспрянул. Зависть сразу улетучилась, и он даже повеселел от собственной глупости. Как же он раньше не догадался, что Леша плетет свою, серьезную и совершенно не дилетантскую паутину вокруг этого красавчика и карьериста Симма.
Наблюдая за Мишей из своего угла, Умник так напрягся, что не заметил, как Слава Миллерман протягивает ему сигарету. Он вдохнул в себя дым, подержал во рту и опять выдохнул, не сводя глаз с Миши, который теперь уселся на железные пружины кровати. Как он и предполагал, в отсутствие Коломийцева Миша работал над своей исключительностью, демонстрируя причастность к тайне, пока связывающей только его и лидера.
– А почему Чижик? – спросил его Петя Янес.
– У Лехи на это свои причины, – загадочно отвечал Миша, сплевывая и растирая плевок ботинком. А после многозначительного молчания спросил у всего подвала как можно более равнодушным тоном. – А что, маменькиного сыночка сегодня нет? – и всем сразу стало ясно, что Симм тоже имеет отношение к тайне с Чижиком.
Слава вопросительно посмотрел на Умника и, не ожидая от него ответа, сразу повернулся в другую сторону.
– Ты в курсе?
Умник помотал головой и, чтобы заглушить чувство ужаса, по-настоящему затянулся, закашлялся и еще долго продолжал кашлять под дружное ржание подвала.
Вера отошла от окна. Так она и знала. Игорь Гладков, по прозвищу Умник, опять торчал перед ее подъездом. Как и вчера, и позавчера, и предыдущие две недели. Он шел за ней из школы, прижимаясь к фасадам и ныряя в подъезды, думая, что она не видит его. Дурак. Она сразу заметила Умника в его длинном нелепом пальто, но просто не хотела связываться с ним. Ведь если бы она дала понять, что видит его, ей пришлось бы подойти к нему и спрашивать, что ему надо от нее, или говорить, чтобы он отвязался и не смел ходить за ней, как собака, а главное, все это время стоять напротив него и смотреть в его восторженные глаза, от чего ей становилось не по себе. Глаза Умника почему-то напоминали ей глаза мамы, как будто он тоже болел какой-то тайной, разрушительной болезнью, которая отделяла его от всего прочего мира.
Поэтому она делала вид, что ничего не замечает, и уже скоро так привыкла к этому, что почти забыла про него, а иногда, вспомнив, от скуки, чтобы подразнить, резко оборачивалась и видела, как он быстро прыгает в сторону, вдавливаясь в стену дома. В школе Умник несколько раз подходил к ней и спрашивал, не нужна ли ей помощь в математике. А один раз, когда она, покачав головой, быстро хотела смыться, стал горячо говорить, что математика не так страшна, как кажется, что надо только преодолеть первый страх, как во взлетающем самолете, и тогда, с этой высоты, все сразу будет видно, все одновременно, и все кусочки, которые на уровне глаз кажутся случайными и разрозненными, совпадут и сольются в прекрасные узоры, а Вера стояла и мучилась, не в силах повернуться и уйти, и все думала, что конечно, если бы не Умник, она бы не сдала ни одной контрольной по математике, и что теперь он писал шпаргалки идеально разборчивым почерком, специально для нее, но она не понимает ни одного его слова и просто не может выносить его взгляда, который слишком напоминает ей о маме. Ее спасла Маня Рахимова, как раз проходившая мимо: она что-то спросила у Умника, а потом взяла Веру под руку и они вместе вышли из класса.
– Да он просто влюбился в тебя, – сказала Маня и добавила: – А что, ты думаешь, если некрасивый и не от мира сего, то у него и чувств не может быть?
– Да не нужны мне его чувства, Маня. У меня от них депресняк и в ногах тяжело.
Она помолчала, раздумывая, объявить ли Мане большую новость, а потом вдруг выпалила.
– А меня Юра в кино пригласил.
– Тот самый?
Вера кивнула.
– Ну смотри, Верка, как бы тебе Чернышева с Лебедевой глаза не выцарапали.
– А у меня теперь рыцарь есть, он меня охраняет. Каждый день до двери провожает. – засмеялась Вера.
– Это Умник, что ли?
Вера кивнула.
– Ты только Стоговой про Симма не говори, она его не любит.
– Не может быть. Симма все обожают, даже Руднева.
– А вот Стогова нет. Она ему не доверяет, Маня. Говорит, он не такой, какой на самом деле.
– А что в этом такого, Вера? – усмехнулась Маня. – Кто вообще знает, какие мы на самом деле? Вот ты, Вера, какая ты на самом деле?
– Да ну тебя, Маня, ты прямо как на комсомольском собрании.
Держась под ручку, они медленно шли вниз по лестнице на первый этаж, где обитала химичка. Мимо них пробегала мелюзга, задевая и толкая их со всех сторон, но, поглощенные друг другом, они ничего не замечали.
– Ты не увиливай, Вера, ты на вопрос отвечай.
– Ну ладно, так и быть, скажу тебе, как лучшей подруге. Я, Маня, обожаю индийские орешки в шоколаде, а они дефицит. Я их в последний раз год назад ела. Так вот, я готова за них на что угодно. Ну, почти. А еще я балдею от американских джинсов и шампуня «Керастас». Его мне как-то тетка из Москвы привезла. Прелесть, Маня. От него волосы становятся такие шелковистые и пахнут так, если ими тряхнуть, так… ну, красивой жизнью, что ли, вот и я хочу, чтобы в моей жизни тоже все так пахло и чтобы все там было такое белое и сверкающее, ну или розовое, тоже можно…
– Что все? Ты давай поконкретнее, – перебила ее Маня, но Вера только пожала плечами и отмахнулась.
– Да иди ты, Мань, со своими расспросами… Пошли скорее, на урок опоздаем.
Только Маня Рахимова умела задавать вопросы, на которые не было ответа. Ее интересовали вещи, до которых никому в классе вообще не было никакого дела. Например, что думал о себе такой умный человек, как Игорь Гладков, который все знал о математике? Или верила ли Марина Стогова в коммунизм вообще и в частности, когда она, как настоящая артистка, декламировала стихи Маяковского о Ленине, а Петров – в то, что человек, воспитанный на литературе социалистического реализма, не может быть плохим? Однажды она даже спросила у Веры и Марины, думают ли они, что Брежнев верит в то, что в СССР создан новый человек и что скоро наступит коммунизм. Вера тогда просто покрутила пальцем у виска, а Марина Стогова сказала, что это провокационный вопрос, на который она не будет отвечать.
А еще Маню Рахимову очень интересовало, кто какой на самом деле и как долго человек может притворяться хорошим, если он плохой, а главное, знает ли он об этом сам, или характер не является чем-то постоянным, а раскрывается по ходу жизни, а значит, он есть непредсказуемая величина и для самого его носителя.
И почему Ленин называл Толстого зеркалом русской революции, тогда как Толстой был против насилия и говорил, что если тебя ударят по одной щеке, то надо, наоборот, подставить вторую.
