Его глаза побелели, словно изнутри их осветила сильная вспышка света.
– Ну скажи, чего ты молчишь? – лихорадочно заговорил он.
Бухгалтер растерялся.
– Да я ничего такого не знаю, я просто написал по правде, что случилось с моим клиентом Сэмом Хэвенсоном из «Бельведер Компани». Я бухгалтер, в философии не разбираюсь, но цифры да – это мое, в общем, они там накрутили черт знает чего, ну я и начал копать, а там что оказалось, короче, я вам все в письме написал…
– Да все не то, не то говоришь.
– Ну то или не то, – сказал Бухгалтер и его нос чуть дернулся вверх, отчего на лице появилось строптивое выражение, – а написал все как есть, по правде.
– По правде…
– Ну да, а как еще по-другому? Я вам сейчас все подробно объясню, у меня же все расчеты в голове, я вам в письме об этом писал.
Великий Зодчий отмахнулся.
– У меня мало времени, Бухгалтер, и потом, я тебе и так верю.
– Правда? – Бухгалтер расслабился и стал похожим на мальчишку.
– Конечно, думаешь, я иначе пришел бы сюда?
Великий Зодчий отклонился назад и приподнял подбородок, из-под ресниц наблюдая за своим собеседником.
– Тогда вот что, – горячо заговорил Бухгалтер. – Я не мог написать вам об этом, вдруг письмо попало бы к нему в руки, но он заодно с ними, я узнал его, правда не сразу, у меня на лица память хуже, чем на цифры, но это он, я голову даю на отсечение.
– Он – это кто?
– Комиссар.
– У тебя и доказательства есть?
Бухгалтер закивал и придвинулся к Великому Зодчему.
– Фотографии. Их снял адвокат «Бельведер Компани». На них Комиссар пирует вместе с ними в «Заре Газолии», на сорок четвертом этаже, там, где в центре зала террариум с питонами, они тогда весь этаж сняли на ойлы «Бельведер Компани», сделку обмыть. Мне его лицо сразу показалось знакомым, а уже здесь я понял, где видел его.
– Кто-нибудь еще об этом знает?
– Да нет, ко мне ж не пускают никого, а адвокат исчез куда-то еще до моего ареста и на записки перестал отвечать, его в последний раз видели с какой-то красоткой, говорят, поехал развлекаться с ней на Белые горы.
– А фотографии?
– Я найду их, можете не сомневаться, – твердо сказал Бухгалтер, – он не мог просто так скрыться, не оставив копий.
Великий Зодчий кивнул.
– Ну а как ты передал письмо? Ведь у тебя полная изоляция. Тебе, наверное, и адвоката не дали.
Бухгалтер мотнул головой.
– Не дали. А изоляция, она полная, да не совсем. Отсюда есть выход, мертвым. В общем, покойный сосед помог.
Великий Зодчий усмехнулся.
– А ты рисковый, Бухгалтер, и оптимист. Молодец. Значит, вот откуда тридцать три процента. Из морга! Это ты хорошо угадал, там тоже люди работают.
И он похлопал Бухгалтера по плечу.
– Скоро выйдешь на свободу, так или иначе, это я тебе гарантирую. А что касается правды, то все не так просто, как ты думаешь, и дело не только в ойлах, которые украли мои чиновники, и даже не в философии, в которой, как ты говоришь, не разбираешься. И правильно говоришь, между прочим. Как можно разбираться в том, чего не существует? Вот ты говоришь – правда, а я говорю – истина, правд много, а истина одна, но это не значит, что она сумма правд-слагаемых. Об этом никому нельзя забывать. История, философия, политика, психология – всё это разномастные правденки, и мы отменили все эти заокеанские игрушки, которые только расшатывают ум и бередят душу, а значит, превращают нас в слюнтяев и хлюпиков. Мы заменили их одной газолийской истиной. Заметь, на благо народа. Ведь газолийцам нужна именно истина – единая, нерушимая и недосягаемая. Как им иначе преодолевать временные трудности? Поверь, я знаю их, сам недавно за Нехорой побывал, у них там подростки на четвереньках ползают вместе с собаками, а они всё детей плодят, непонятно только, от кого, мужики-то весь день на земле валяются, нажрались всякой дряни… но веруют, должны верить…
Великий Зодчий вздрогнул и оглянулся на дверь, потом перевел настороженный взгляд на молчавшего Бухгалтера.
– Ничего не слышишь?
Тот покачал головой, держась за правый бок и изо всех сил стараясь не согнуться. Глаза Великого Зодчего снова вспыхнули белым светом, как давеча, и, сжав ладонями виски, он зашептал:
– Я слышал стоны, когда шел сюда. Ты точно ничего не слышишь. Нет? Тшш…
Он прижал к губам палец, округлившимися глазами уставившись на Бухгалтера. И вдруг резко вскочил, стряхивая с себя наваждение, и полез в карман.
– Вот память стала, самое главное-то и забыл. На, читай и радуйся, скоро на свободу выйдешь…
Боль в боку усилилась и железным колом поползла наверх, вытесняя дыхание. Ловя ртом воздух, Бухгалтер взял лист бумаги из протянутой руки и попытался сосредоточиться. Но буквы прыгали под его воспаленным взглядом, отказываясь соединиться, а когда они наконец выстроились рядами, их сразу же накрыл густой мрак, заполнивший камеру.
– Читай, читай, видишь, здесь моя подпись стоит, да вот она, сюда смотри… – доносился до него откуда-то из глубины голос Великого Зодчего, словно он погружался в колодец. – А мне идти надо, меня скоро искать будут.
Бухгалтер, зажав в руке лист бумаги, продолжал хватать ртом воздух, но его становилось все меньше и меньше, пока он совсем не улетучился и Бухгалтер со стоном не повалился на бок.
Великий Зодчий шел по лабиринту, громко шлепая по лужам и уже не обращая внимания на крыс и летучих мышей, с шелестом проносившихся над головой. Предвкушая, как сейчас сядет в вертолет и навсегда покинет подвал, он с наслаждением вдыхал в себя зловоние, зная, что это в последний раз. Услышав за собой шаги, он замедлил темп и сразу же услышал знакомый голос:
– Ну что, полегчало?
Снизу в лицо Великого Зодчего блеснули разноцветные искры.
– А ты что здесь делаешь?
– А я всегда с тобой, – ответил Первый Советник и захихикал.
Некоторое время они шли молча, плечом к плечу, как солдаты, в ногу, синхронно огибая повороты.
– Ну ты артист, – прервал молчание Первый Советник. – И не жалко тебе его?
– Жалость человека к человеку….
– …подрывает газолийскую истину, – договорил за него Первый Советник.
– Так точно, и потом, ты же сам понимаешь, тут или он, или я. Однако я помог ему, не волнуйся.
– В Газолии, где торжествует одна истина, нет места личной правде, что суть диавольский эгоизм. И все-таки, зачем ты пошел к нему? Я же говорил, наша логика сама расставит все по своим местам. Он же не сегодня-завтра помрет. И все твои тени вместе с ним.
– А вот и промахнулся. Мне мало газолийской логики, да и скучно до смерти, здесь ведь речь о спасении идет, а ты мне всё – «логика…», прямо как заокеанский позитивист. Он невинен, наш Бухгалтер, а в Газолии таких раз-два и обчелся. Он исключение, и исключения, конечно, опасны, ты прав, но они и нужны нам. Жертвуя ими во имя единства, мы укрепляем газолийскую истину. Это уже металогика, старина, почище заокеанской метафизики, в общем, не твоего ума дело.
