– Эй, Бухгалтер, ты ж не спишь, я чувствую, – стенал сосед. – Я сейчас все чувствую, почище любого нано-сенсора, я ж умираю, сосед, ты меня слышишь?
– Я вызову врача, – сказал Бухгалтер и стал подниматься.
– Какой врач? Я тебя умоляю… – заверещал сосед. – Они же запихнут меня к чужим, а к тебе я уже привык, мне с тобой помирать будет легче.
Бухгалтер в нерешительности остался сидеть на кровати. Еще никто никогда не умирал в его присутствии. За восемь месяцев в казематах Баблограда он видел избитых, искалеченных пытками, изнасилованных, сошедших с ума людей, но смерть пока прошла стороной, и теперь он толком не знал, что ему делать.
– Ну я прошу тебя, Бухгалтер, не зови никого, дай мне просто умереть здесь, рядом с тобой. Вдвоем не так страшно, – добавил он подобострастным тоном.
Бухгалтер все молчал, не мог же он сказать соседу, что страшно – ему. Но тот как будто угадал его состояние, видимо, и вправду обострились в нем все чувства, как у бегуна на стартовой полосе перед рывком.
– Ты вот что, Бухгалтер, – затараторил он. – Ты не боись, ты просто поговори со мной, а? Все равно о чем, только не молчи, может, тебе тогда и самому легче станет? А то я ж вижу, ты как зверь в себя ушел.
Тогда Бухгалтер привстал, подтянулся к стене и прислонился к ней спиной. Перед лицом приближающейся смерти лежать казалось ему непристойным.
– Как ты попал сюда, сосед?
– Да за наркоту посадили, – сразу взбодрился тот. – Я ж пекарь, палатки держал с выпечкой, все у меня в гору шло, а вот делиться с мэром и его дружками мне не очень-то хотелось, вот они и завели дело.
– А наркота тут причем? – спросил Бухгалтер, подумав о своих детях.
– Дак это чтоб было за что зацепиться. Я в булочки мак клал, по старым рецептам, мы ж не баблоградские, чтоб их нано-продукты есть, народ у нас в городе простой, еще по старинке живет, ну а они мне раз – и наркоту пришили, мол, опиумом народ травлю и наживаюсь на народном горе. Я, само собой, судье на лапу дал, а он, само собой, взял, скотина, а мне потом еще и подкуп должностного лица пришили. И говорят, миллион давай, тогда иди. Да откуда ж у меня миллион? Я ж булочками торгую, а не нано-бизнесом ворочаю или в олии ихней бабло пилю. Ну я тогда взял и письмо написал в Баблоград, Главному Судье, и сам сюда приехал, чтобы поближе быть. Пока в Баблограде ответа ждал, мэр мое дело на двух мертвых душ переписал и прибрал к рукам, а меня самого уже в приемной арестовали, когда я за ответом пришел. За наркоту, подкуп и клевету на честных газолийских граждан. Вот какие у него длинные руки оказались. Но у безносой они еще длиннее. Она до них до всех дотянется. И до Комиссара, и до мэра, и до судьи…
Сосед зашелся хрипловатым смехом и натянул на голову тонкое одеяло.
– Она ведь мне уже давно снится: придет, сядет рядом и смотрит, ждет, и глазами ни одного разочка не моргнет, а они у нее – как ваша Алет-река, бездвижные, мутноватые, как слепые, а так – всё при ней, как у нормальной бабы, и сиськи и корма, так вот, придет, посидит, посмотрит, а потом головой покачает, мол, ладно, живи еще, и опять фьюить – и нет ее.
– И до Великого Зодчего дотянется?
– А это уже не нашего ума дело, – вдруг зашептал сосед. – Это такая высшая философия, Бухгалтер, что нам туда лучше не соваться.
– А жена твоя где? – помолчав, спросил Бухгалтер.
– Да как это все началось, она и сбежала, и половину денег прихватила, жалко, что не все, тогда бы мэру ничего не осталось, но она ж у меня не спросила, зараза.
Сосед притих, как будто думая о чем-то, а потом откинул с лица одеяло.
– Слышь, Бухгалтер, тебя как пытали?
– По-всякому, – ответил Бухгалтер.
– И слоника делали?
– Делали.
– С дихлофосом или просто зажимали?
– Зажимали.
– А током били?
– Нет.
– А вот меня прям по яйцам, они у меня теперь все в черный горошек. – В голосе соседа прозвучала гордость. – Я теперь ни одной бабе не нужен, кроме безносой. Вот она ко мне и приходит. Слышь, а тебе какая пытка была хуже всего? Ну чего ты молчишь, забыл, что ли?
Сосед повернул к нему обтянутую серой кожей голову, на лице у него застыла страдальческая усмешка. Костлявыми пальцами он натянул одеяло до самого подбородка, и Бухгалтер увидел, что его истлевшее тело бьет крупная дрожь.
– Нет, не забыл, – наконец проговорил он, решив, что перед лицом смерти нужно говорить правду, даже если смерть в этот момент приняла обличье малознакомого человека, который еще час назад был ему глубоко неприятен. Поэтому он не стал рассказывать соседу о «конвертике» или о «распятии Петра», как хотел сделать сначала, а тихо заговорил.
– Самая худшая пытка – она была без названия. По крайней мере никто не знал его. А может быть, просто не нашлось умника, чтобы придумать его для такого изобретения. Главное, все так просто, – Бухгалтер усмехнулся. – Ну в общем, как все гениальное. Короче, где-то после пяти допросов Комиссар предложил мне сесть. До этого-то я все время должен был стоять, иногда по два или три дня, ну, ты знаешь, какое это удовольствие, особенно, если в туалет не пускают. А тут Комиссар приходит в радужном настроении, спрашивает, как я себя чувствую, не досаждают ли сокамерники, доволен ли питанием. Я удивился, конечно, но отвечаю все как есть. А сам думаю: сейчас так бить будут, что потом неделю раны придется зализывать. А он себя вдруг по лбу хлопает, мол, во дурак, и говорит: «Может, кофе или чаю, или предпочитаете нано-колу», в общем даже на «вы» заговорил, а я ему – не утруждайте себя, пожалуйста, мне и так хорошо; так мы с ним всё раскланиваемся и обмениваемся любезностями. Он конвоиру кивает, и тот мне снимает наручники. Потом он мне: «Ну вы хоть присядьте тогда, в ногах правды нет». Я думаю: ну ладно, это можно, и сажусь. Только сел, чуть расслабился, – и вдруг из-за стены раздается женский крик, а мне Комиссар как раз опять нано-колу предлагает. Я снова отказываюсь, а за стенкой опять так кричат, что у меня мороз по коже. Я на него смотрю, а он мне, как ни в чем не бывало: «Узнаёте?» Я головой мотаю, а он: «А вы прислушайтесь хорошенько». И нано-колу себе в стакан наливает, и смотрит на меня с удивлением, мол, неужели не слышу. Тогда он глоток отпил и мне так спокойненько: «Вы когда последний раз с женой разговаривали?» Я вскочил, а они меня раз, опять на стул, и наручники надевают. И я вдруг совершенно отчетливо слышу ее голос, как она рыдает и просит пощады, и стонет от боли и ужаса…
– Я ж те говорил, лучше быть одному, чтоб душа хоть ни о ком другом не болела. Ну а ты чего?
– Лучше бы меня тогда до смерти избили, – сказал Бухгалтер. – А что я? Я даже уши не мог заткнуть, тогда я стал головой биться об стол, чтобы потерять сознание, а они мне голову подняли и держат. Комиссар мне снова нано-колу предлагает и документы под нос сует, чтобы подписал.
– А ты?
