Чтобы не накалять обстановку и не размениваться на мелочи, Бухгалтер встал и сразу начал объяснять, что произошло, вычленяя главное и делая упор на цифрах, как он привык разговаривать с клиентами, чтобы поскорее довести до них суть дела. Рассказывая, он отметил, что Комиссар сидел за совершенно пустым столом, никак не фиксируя его показания. На его лице нарисовалась скука. Он стал позевывать и вдруг трахнул кулаком по столу.
– Ты мне долго лапшу на уши будешь вешать? Когда вы с Хэвенсоном объединились в преступную организацию?
Ничего не понимая, Бухгалтер посмотрел на него.
– Вы о чем?
– «Вы о чем»… Сам прекрасно знаешь. Так это была твоя идея или иностранного агента Хэвенсона?
«Это сумасшедший», – в ужасе подумал Бухгалтер и тупо повторил:
– Вы о чем?
Комиссар засиял и, закинув руки за голову, стал покачиваться на стуле.
– Ты ж вроде из Баблограда сам, из хорошей семьи, и учился на газолийские ойлы в топ-университете. И как из тебя получился такой подонок?
– Вы сошли с ума.
– Молчать, падла, не мешай мне думать! – заорал Комиссар во всю глотку.
У Бухгалтера пот градом катился по телу, во рту пересохло, и стали подгибаться колени. Он хотел было опуститься на стул, как Комиссар снова заорал:
– Стоять, допрос продолжается. Когда вы с Хэвенсоном решили обворовать газолийскую казну?
«Это какой-то кошмар, этого не может быть, куда я попал, это не моя Газолия, где я?» – думал Бухгалтер, прикрыв глаза. Он почувствовал, что у него окончательно слабеют ноги и что он сейчас упадет – не от боли, не от духоты и слабости, а от совершенно неизвестного ему чувства, которому еще не было названия, но которое с каждым словом Комиссара все сильнее наваливалось на него, вгрызаясь во внутренности и стискивая горло.
«Надо немедленно взять себя в руки», – приказал себе Бухгалтер, стараясь дышать ровно, и открыл глаза. Первое, что он увидел, был портрет Великого Зодчего над столом. Он смотрел на мир без всякого выражения, Бухгалтеру даже почудилось, что глазницы у него пустые, как у античных статуй из старых книг. «Однако», – подумал Бухгалтер, не в силах отвести от него завороженного взгляда. Ведь такие же портреты висели и у них в офисе – их за одну ночь развесили по всему Баблограду вместо других, с прежним лицом Великого Зодчего – а он никогда не замечал этого. Не обращая внимания на крики Комиссара, он глядел на Великого Зодчего, изо всех сил пытаясь вспомнить его прежнее лицо. Почему-то это казалось ему сейчас очень важным в тусклом, убогом подвале, так непохожем на его прекрасную Газолию, где он родился, вырос и счастливо жил с любимой женой и детьми. Почему-то ему казалось, что если он вспомнит лицо Великого Зодчего, то как-то сможет понять происходящее и действовать более адекватно. Но его память молчала. Тогда Бухгалтер, глядя на новое, гладкое лицо, с которого, кроме анатомических, были стерты все человеческие признаки, попытался связать его с божественным статусом Великого Зодчего, но его мозг, не привыкший к упражнениям такого рода, так толком ни до чего не додумался. Все-таки он был Бухгалтером, а не философом. Наконец он перевел взгляд на Комиссара.
– Так где ж я все-таки тебя видел? – Видимо, он произнес эти слова вслух, потому что Комиссар вдруг завизжал:
– Я те щас потыкаю, подонок! Таких предателей в Газолии знаешь, как называют? Говно этноса.
– Почему вы меня все время оскорбляете? – удивился Бухгалтер. Хотя неожиданные размышления о Великом Зодчем и не пролили свет на его божественную сущность, но отрезвили мозг бухгалтера и заставили думать логически. Если все происходящее было не кошмарным сном, а реальностью, значит, реальным был и он сам, Бухгалтер, работающий в «Манцетти и Партнерс», ценимый коллегами и начальством, исправно платящий налоги, а также заботливый муж, отец и сын, и значит, такими же реальными были и его права, как и у всех граждан Газолии.
– Я больше не буду разговаривать с вами без адвоката.
Комиссар усмехнулся:
– Нет проблем…
Он засунул два пальца в рот и резко свистнул. Дверь открылась, и в кабинет зашел здоровый парень в черном комбинезоне и в надвинутой на лоб кепке. Бухгалтеру бросился в глаза широкий плоский нос. Не посмотрев на Бухгалтера, он вытянулся по швам:
– Вызывали?
– Ты у нас кто, адвокат? – спросил Комиссар.
– Так точно, адвокат.
– Тут товарищу помощь нужна… – Комиссар кивнул и сложил руки на груди, готовясь к представлению.
Парень повернулся к Бухгалтеру и, ни слова не говоря, двинул его в солнечное сплетение. Тот согнулся и тут же получил удар в шею.
– У нас тут такие профессионалы работают, какую угодно помощь окажут, и юридическую, и медицинскую, и психологическую, – и всё по самым высшим газолийским стандартам… – слышал Бухгалтер, постепенно теряя сознание. Сесть ему так и не дали. Когда его перестали бить, то кабинет наполнился шагами и голосами, и запахом знаменитого газолийского одеколона «Нано-шипр», которым пах весь Баблоград во время военных парадов. С обеих сторон его держали накачанные руки, так что весь допрос он таки простоял на ногах, то окунаясь в небытие от жажды, голода и боли, то опять приходя в себя. Один раз он очнулся, потому что между ногами у него потекло что-то теплое. В туалет его не водили, чтобы не терять времени. Правда, и пить не давали, чтобы не мочился и не вонял, так что потом он сутки простоял сухим.
Кажется, иногда Комиссар куда-то уходил и потом возвращался, свежий и веселый. За время допроса он два раза поменял рубашку и один раз пиджак. Иногда он клал на стол ноги в щегольских вишневых ботинках с золотыми носами. Комиссар все время задавал один и тот же вопрос: когда они с Хэвенсоном объединились в преступную организацию с целью расхищения газолийской казны?
Бухгалтеру страшно мешал свет, с трудом шевеля распухшими губами, он просил выключить его. Комиссар шутил с конвоирами, а когда Бухгалтер впадал в забытье, вися у них на руках, то рассказывал о газолийке из восточной провинции, у которой все было свое, натуральное, и губы и сиськи, не то, что у силиконовых баблоградок. Бухгалтер бормотал, что все это недоразумение и что Великий Зодчий во всем разберется. Он слышал звон стаканов, где-то совсем рядом струилась вода, как в их речке. Больше, чем пить, ему хотелось нырнуть сейчас в эту чистую, прохладную воду, голым, как они в жаркую погоду на даче прыгали в нее ночью, несясь по влажной траве к пустому берегу. Иногда его тыкали в бок, приводя в чувство, чтобы Комиссар мог продолжить допрос. Когда Бухгалтер стал бредить, ему приложили к губам бутылку с водой, и после нескольких глотков поволокли в камеру. Там его бросили на пол, швырнули рядом бутылку, после чего дверь захлопнулась с железным грохотом.
Потом был второй допрос, на котором Комиссар, хотя по-прежнему тыкал, но держался вежливее. Он даже успокоил Бухгалтера, сказав, что его жена в курсе и умоляет его признать свою вину и подписать все бумаги.
