Если посмотреть на биогоафии исполнителей, то видно, что это были немолодые люди, офицеры, члены ВКП(б), как правило, с начальным образованием и большим опытом работы в органах. Все они были неоднократно награждены государственными наградами. Их «работа» хорошо оплачивалась. Они имели хорошие квартиры, зарплаты и пайки, а также путевки в санатории в любое время года. Куда уж было до них «мобилизованным» царским палачам. Однако за получаемые блага приходилось расплачиваться. Условия их «труда» можно оценить по воспоминаниям старых чекистов: «У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона. Водку, само собой, пили до потери сознания. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха пороха и крови. Даже собаки от нас шарахались, а если и лаяли, то издалека». «У того, кого ведешь расстреливать, руки обязательно связаны сзади проволокой. Велишь ему следовать вперед, а сам, с наганом в руке, за ним. Где нужно командуешь «вправо», «влево», пока не выведешь к месту, где заготовлены опилки или песок. Там ему дуло к затылку и трррах!
И одновременно даешь крепкий пинок в задницу. Чтобы кровь не обрызгала гимнастерку, и чтобы жене не приходилось опять и опять ее стирать».
Политическая обстановка в стране создавала те условия, при которых эти люди могли исполнять любые приказы, не испытывая угрызений совести. Однако не все могли выдерживать большие психологические нагрузки. Для большинства из них характерны нарушения психики. Они часто заболевали эпилепсией и другими психическими болезнями, спивались, кончали жизнь самоубийством. Как видно из личных дел исполнителей, большинство из них не дожили до старости. Застрелился «исполнявший» пленных поляков водитель Калининского УНКВД Н.И. Сухарев, покончил с собой зам. начальника этого же управления В.И. Павлов, спился и сошел сума, а затем застрелился комендант управления А.М. Рубанов. Комендант дач госбезопасности в Козьих Горах (Катынский лес) П.М. Карцев, по свидетельству его дочери, после войны показал ей место захоронения расстрелянных, лег на него и долго рыдал, а 18 января 1948 г. покончил с собой. Главный палач Советского Союза Блохин, по неподтвержденным данным, также застрелился в феврале 1955 г. Многие уходили в отставку инвалидами. Так, Петр Яковлев заработал кардиосклероз, эмфизему легких, варикозное расширение вен и глухоту на правое ухо — верный признак, что стрелял правой рукой. Его коллега Иван Фельдман уволился инвалидом второй группы с таким количеством заболеваний, что не прожил и года. В приказе об увольнении сошедшего с ума подполковника Емельянова говорится: «Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах». Помешался в рассудке и один из водителей, перевозивший трупы на захоронение.
Так что же двигало орденоносными палачами? Что заставляло их брать наган и стрелять в беззащитных людей? Обеспеченная жизнь, награды, упоение властью? Видимо, не это главное. Во всех служебных характеристиках палачей отмечено: «Идеологически выдержан. Делу партии Ленина — Сталина предан» или «безгранично предан». Не в этом ли дело? Не безграничная ли преданность идеям коммунизма пробудила в людях низменные инстинкты и породила тысячи палачей с партбилетами?
Кроме заслуженных штатных палачей-стахановцев, были рекордсмены и из среды рядовых чекистов. Поражает, с каким рвением эти наследники железного Феликса выполняли преступные приказы и казнили, по существу, безвинных людей. Так в разгар зимы 1938 г. в небольшой сибирский город Бодайбо для выполнения приказов о репрессировании по «кулацкой и иностранным операциям» был командирован сотрудник НКВД Б.П. Кульвец. О том, как он выполнял приказы, свидетельствуют сохранившиеся в архиве Иркутской области его рапорты начальству. Приведем цитаты из этих рапортов: «По приезде в Бодайбо установил, что к операциям аппарат не готовился. Кроме учетных списков, других материалов почти не было. Больше приходилось действовать чутьем». «Китайские дела — по городу арестовал всех до единого, ближайшие прииски тоже опустошил. Остались только дальние прииски в 200–300 километрах. Туда разослал людей. Разгромлю всех китайцев в ближайшие дни». «Аресты производятся в условиях территориальной разбросанности от 200 до 500 километров. Мобилизовал некоторых работников милиции. Райком ВКП(б) выделил несколько партийцев, но все это подсобный контингент, который еще не может заставить арестованного говорить, и я вынужден использовать их в командировках по арестам». «С содержанием арестованных у меня чрезвычайно тяжелая обстановка. Забито все здание РО, все коридоры, в каждой комнате по 10–12 человек, полнейшая профанация следствия, допросы производятся в присутствии остальных, занял столовую, здание милиции, склады РО и пр. Ведь лимит тюрьмы на 75 человек. Арестовано более 1000 человек. Большая скученность, массовые заболевания, ежедневные почти смертные случаи. Умерло уже 9 человек, причем смертность будет увеличиваться, так как питание скверное, баня пропустить всех не может, большая вшивость. Особенно скверно с китайцами. Все они еле двигаются. Врач говорит, что если им не давать опиум, многие поумирают, так как все они старые курильщики опиума, В связи с тем, что не получают опиум, сильно физически страдают — кровавые поносы, хиреют на глазах. Некоторых я поддерживаю небольшими порциями опиума». «Протоколы самые легонькие приходится писать самому. Аппарат малоквалифицированный до анекдотов. Помогают мне только двое и те пишут в день по одному простенькому протоколу. Меня хватает (физически) на 3–4 протокола в сутки. В помощь от 4-го отдела мне прислан практикант. Товарищ Бучинский меня обманул. Очевидно, он недооценивает значение Бодайбо, иначе не посылал бы практиканта, которого нужно обучать, но не за счет командировки в Бодайбо. В связи со всеми указанными мною обстоятельствами большая опасность: оформить показания не успеем; я не успеваю пропускать через себя арестованных, и, следовательно, некоторые фигуры могут быть недоработаны. Таким образом, произвести выкорчевку врага к сроку не успеем. Прошу Ваших указаний». «Прошу Вас сообщить мне — почему из 260 человек имеется решение на 157 человек? Какое решение в отношении остальных 100 человек? Это для меня важно с точки зрения дальнейшего следствия». «Меня очень огорчило, что из двух партий в 260 человек по первой категории (приговариваемых к расстрелу) идут только 157 человек». «Прошу учесть, что при фиксации социальных признаков арестованные, как правило, выдают себя за социально близкую нам прослойку». «В поссоветах и спецсекторах учетных данных нет, и потому социальные справки заполняются со слов. Проверять по прямому местожительству невозможно. Следовательно, эти признаки (социальные) в следствии также смазываются, и на заседаниях Тройки может об арестованном создаться превратное впечатление. Между тем изымается исключительно сволочь». «Прошу учесть, что в условиях Бодайбо большой контингент врагов, которым надо дать почувствовать силу Советской власти. Для этого выделяемая Вами норма первой категории — капля в море и не даст никаких результатов». «Прошу Вас принципиально пересмотреть вопрос о лимите первой категории для Бодайбо». «Только сегодня 10-ого марта получил решение на 157 человек. Вырыли 4 ямы. Пришлось производить взрывные работы, из-за вечной мерзлоты. Для предстоящей операции выделил 6 человек. Буду приводить исполнение приговоров сам. Доверять никому не буду и нельзя. Ввиду бездорожья можно возить на маленьких 3—4-местных санях. Выбрал 6 саней. Сами будем стрелять, сами возить и проч. Придется сделать 7–8 рейсов. Чрезвычайно много отнимает времени, но больше выделять людей не рискую. Пока все тихо. О результатах доложу». «Чтобы не читали машинистки, пишу Вам непечатно. Операцию по решениям Тройки провел только на 115 человек, так как ямы приспособлены не более чем под 100 человек». «Операцию провели с грандиозными трудностями. При личном докладе сообщу более подробно. Пока все тихо, и даже не знает тюрьма. Объясняется тем, что перед операцией провел ряд мероприятий, обезопасивших операцию. Также доложу о них при личном докладе» (48).
