Но это продолжалось не дольше секунды.
– Идите вы все к черту, – с кривой улыбкой сказала Татьяна. – Моралисты хреновы.
И пошла к калитке.
– Таня! – крикнул ей вслед Красильщиков.
Она не обернулась.
Хлопнула дверь, и стало тихо.
– Что теперь будет? – без выражения спросил Красильщиков.
– Если честно, скорее всего, ничего, – ответил после паузы Илюшин. – Она права. Нет улик, ничего нет. Признание… ну, скажет, что пошутила. Разыграла глупых мужиков. – Он помолчал и добавил: – Мне очень жаль, Андрей Михайлович.
Красильщиков кивнул.
Пес Чижик осторожно подошел к нему и сунул морду под ладонь.
– Я хотел бы… можно я останусь один? Макар, Сергей, я вам очень признателен… но…
Не договорив, Красильщиков обреченно махнул рукой.
– Мне жаль, – повторил Илюшин и пошел собирать вещи.
* * *
На выезде из деревни едва не застряли: колеса увязли в раскисшей грязи и машину повело. Бабкин еле справился с управлением.
– Не отпускает нас Камышовка, – пошутил он, но Илюшин не ответил.
– Давай к следователю завернем, – сказал Сергей, когда деревня и лес остались позади. – Хороший мужик, помогал нам. Надо ему рассказать. Да и вообще…
– Давай, – согласился Макар.
– Слушай, мне тоже жаль, что все так обернулось. – Бабкин покосился на друга. – Идиотизм какой-то! И Красильщикова жалко, и дуру эту… Как думаешь, они снова сойдутся? Ну там, время пройдет, она извинится… «Прости, о тебе заботилась!»
Илюшин покачал головой.
– Вот и мне так кажется, – вздохнул Сергей. – Михалыч – не тот человек, чтобы сказать: ладно, убила и фиг с ней, зато у нас будут красивые дети. Пакостное ощущение от всей истории. И незавершенный этот, как его…
– …гештальт.
– Он самый.
– Почему?
– Тело Бакшаевой не нашли, потенциальную ячейку общества разрушили…
– Дело-то раскрыли, – сказал Макар.
– Ага, раскрыли, – пробормотал Бабкин.
В Уржихе под колеса с отчаянным лаем бросилась мелкая шавка.
– Куда лезешь, бестолочь, – рявкнул Сергей, отворачивая в сторону. – Раскатаю ведь как пиццу… Макар, позвони пока следаку, предупреди, что приедем… телефон у меня в куртке, сзади.
– Со своего позвоню. – Илюшин полез в карман и вытащил свернутую вчетверо бумагу. – Это что такое?.. А! Карта!
Острые пики леса, дорога, похожая на реку с притоками. Он внимательно рассматривал рисунок.
– Маркелова изобразила? – спросил Бабкин. – Надо было тебе автограф попросить.
– Я попросил.
– Предусмотрительный! Когда Бакшаеву найдут, а Татьяну осудят за убийство, продашь его на аукционе за бешеные тысячи.
– Здесь что-то еще, – с удивлением сказал Илюшин, развернув бумагу целиком.
– Что?
Макар озадаченно рассматривал рисунок на другой стороне листа: дерево, с которого свисает шарообразное гнездо; двух птиц, подлетающих к нему; ребенка, положившего руку на ствол, и человека, стоящего с задранной вверх головой. Штрихи короткие, обрывистые, резкие, словно рисовали в большой спешке.
– Где-то я это уже видел… – пробормотал Макар. – Странно!
Птицы, дерево, гнездо. Птицы, дерево, гнездо…
Он повторял это про себя, как считалку: птицы, дерево, гнездо… Отчего-то эти слова были ему знакомы, и он силился вспомнить, кто уже говорил их при нем.
– Птицы, дерево, гнездо… – неуверенно произнес вслух Илюшин, и вдруг его озарило. – Серега, стой!
– Что такое?
– Стой! На обочину, сейчас же!
– Да что такое-то?
Бабкин свернул на полосу мокрой травы и включил «аварийку».
– Ты чего, Макар? – он взглянул на возбужденное лицо своего друга и догадался, что происходит. – Ты понял, где тело? Понял, да?
– Нет… не важно… подожди! – Илюшин судорожно рылся в карманах куртки. – Черт, где он?
– Кто?
– Телефон! А, вот!
– Да кому ты звонишь?
Но Макар уже набирал номер.
– Надежда Павловна? – сказал он, едва ему ответили. – Скажите мне: чем болел муж Филимоновой? Филимоновой! Дом на окраине, в саду! Вы же их знаете! Яковлева говорила, что жена чем-то лечила своего Митю… От чего она его лечила?
Трубка загнусавила жалобно. Илюшин скрипнул зубами.
Бабкин протянул руку и забрал у него телефон.
– А ну, хватит ныть! – страшным басом рявкнул он. – Будешь ныть, сгною в камере! Отвечай про Филимонова, быстро! Чем он болел?
Поток жалоб оборвался. В трубке заговорили робко и тихо.
– Понял тебя, – другим голосом сказал Сергей. – А ты уверена? Ага. Ясно. Спасибо. Будешь жить.
Он вернул телефон Макару.
– Бакшаева говорит, у него язва желудка и двенадцатиперстной кишки. Чуть не помер, говорит.
Они с Илюшиным молча уставились друг на друга. Бабкин выругался в сердцах.
– Василий, сукин сын! Как ребенка меня обвел! Какое, к бесам, спиртное у Филимоновых, если хозяину нельзя ни капли! Макар… Макар!
Илюшин уставился перед собой, словно окаменев; невидящий взгляд был устремлен сквозь стекло.
– Собака, – пробормотал он. – Черт возьми, собака же…
– Какая собака?
– И машинка…
– Какая машинка?
– Вот почему птичьи гнезда…
– МАКАР! – взвыл Бабкин.
Илюшин вздрогнул и обернулся к нему.
– Чижик, – объяснил он.
Сергей стиснул зубы.
– Что – чижик? Что – чижик?! Я тебя самого прикончу, богом клянусь! Ты будешь отвечать по-человечески или нет?
Макар глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– Я знаю, где тело Бакшаевой.
* * *
– Зачастили вы, голуби, – криво усмехнулся Василий, открыв сыщикам дверь. – Может, прописку вам оформить?
– Нина Ивановна далеко? – спросил Бабкин.
– Нинка! К тебе ухажеры!
Из глубины дома донеслись неторопливые шаги.
– Опять вы? – Худякова покачала головой. – Милые мои, дайте отдохнуть старухе. Что знала, все вам рассказала.
– Мы не за этим, Нина Ивановна, – сказал Макар. – Просто теперь наша очередь рассказывать.
Старуха удивленно вскинула брови.
– Ну, проходите… Сказочники! Василий, чай поставь.
