«Надо допросить Камышовку».
Мысль Илюшина заработала в новом направлении. Прежде они с Бабкиным исходили из того, что старшая Бакшаева убита и тело спрятано. Если предположить, что Вера жива, где она может быть?
«Выбралась на трассу, поймала попутку и давно пьет в Москве, пока мы ищем ее труп. Логично? Нелогично. Она собиралась шантажировать Красильщикова и, кроме того, никогда не оставила бы деньги от продажи ее участка сестре. Нет, если Бакшаева жива, она не могла тихо исчезнуть».
– Татьяна, – позвал он, – неподалеку от Камышовки есть места, где можно укрыться?
– В смысле? Перезимовать?
– Допустим, протянуть пару-тройку месяцев, не привлекая внимания.
– В пяти километрах на северо-востоке – Уржиха, а если ехать в сторону Мурома – Загребня.
– Далеко она? – спросил Макар. – Загребня?
– Километров семь или восемь. Я, честно говоря, бывала там всего пару раз. Если свернуть к озерам, не доезжая Уржихи, будет заброшенный пионерский лагерь. Но жить в нем нельзя. Домишки с фанерными стенами, а в двух корпусах ничего не осталось. Стекла выбиты, внутри мусор…
«Все равно нужно туда наведаться».
– Думаете, Вера Бакшаева может прятаться в лагере? – Маркелова проницательно взглянула на него. – Не исключено. Но тогда ей должен помогать кто-то из местных. Возить продукты, топливо для костра… У этого кого-то должна быть машина.
«Смешно, – подумал Макар. – Под перечисленные условия подпадают двое: Красильщиков и Возняк».
– Постойте! – Татьяна щелкнула пальцами. – Я кое-что вспомнила. Есть избушка егерей!
– Что за избушка? – насторожился Илюшин.
– Ее построили в лесу ровно на половине пути между Камышовкой и Уржихой. Недавно возвели новую избу, не так близко к деревням. Старая осталась заброшенной. Но жить в ней можно. Насколько я помню, там всегда оставались какие-то припасы именно на тот случай, если забредет человек.
– Как ее найти? – живо спросил Макар.
– Если идти к Белоозеру, нужно свернуть на вторую дорогу, в ельник. Не доезжая до ельника пары километров, будет перекресток: выбираете тот, возле которого стоит прогнившая скамья, и идете до конца…
Маркелова не закончила: выражение лица Макара говорило само за себя.
– Я вам карту начерчу, – засмеялась она. – Вот, смотрите…
На сложенном пополам листе бумаги вырос островерхий лес, разделенный узким руслом дороги с притоками; пунктиром пролег будущий маршрут.
– Вот здесь скамья – видите? От нее – налево…
Четкая пляска карандашного острия завораживала.
– Макар, вы меня слушаете?
Илюшин вздрогнул и очнулся.
– Это похоже на танец змеи.
– Вы о чем? А-а, рисунок. Так вы запомнили, как идти, или вам показать дорогу?
– Спасибо, запомнил, – сказал Макар, складывая лист вчетверо. – А можно ваш автограф?
Выйдя от Маркеловой, он направился к терему Красильщикова, но на полпути остановился. Им овладела неожиданная тревога, какая нападает иногда на рассеянных людей, оказавшихся далеко от дома. Бусины на четках их неизменных забот падают одна за другой с нервирующим стуком. Выключен ли газ? Закрыта ли дверь? Не прорвет ли трубу? Не оплывает ли в эту минуту пластик под раскаленной подошвой утюга?
Илюшин не отличался рассеянностью. И все же шестое чувство нашептывало, что он должен вернуться, в то время как голос рассудка советовал идти к терему и продолжать все, что они запланировали с Бабкиным. Утром выяснилось, что проверены не все заброшенные колодцы; а еще предстоит поездка в пионерский лагерь, хоть Маркелова и утверждает, что в одиночку выжить там невозможно. В конце концов, их ждет избушка егерей!
Согласившись, что сделать все вышеперечисленное необходимо как можно быстрее, Илюшин очень медленно двинулся обратно. Он миновал двенадцатый дом, четырнадцатый, постоял с минуту возле горниста, рассматривая его не по погоде легкий наряд. Со стороны могло показаться, будто Илюшин отдает дань памяти юному пионеру. На самом деле Макар прислушивался, не руководит ли им желание вернуться к Маркеловой.
Нет, не руководило.
Расшвыряв снег носком ботинка, он неторопливо двинулся дальше. Буквально через пару шагов стрелка внутреннего компаса, бешено крутившаяся во все стороны, точно Илюшин попал в зону магнитной аномалии, внезапно успокоилась и твердо показала на почерневший от старости дом Яковлевой.
«Только этого не хватало. Опять ноги мыть и воду пить».
Стрелка дрогнула, но не отклонилась.
Отключать голос рассудка Макар не умел, но с возрастом приобрел и развил до предела способность переводить себя в состояние расфокусированности мысли, схожее с бездумным движением пловца по реке. Буквально одним усилием воли он шагнул с берега в воду и поплыл. Идеи и предметы с этой секунды утратили право вспыхивать в его голове электрическими лампочками; все они существовали на равном отдалении, потеряв всякое значение.
Как всегда, в этом состоянии подняла голову синестезия. Скомканная белизна снега; бледно-розовый шершавый воздух; густая патока теней, прокатившаяся по языку сладким фиолетовым шариком, – все вокруг обрело необычайную яркость, четкость и масштаб. Внешние раздражители формировали импульсы такой силы, что они вытесняли из мозга все, не относящееся к чувственному восприятию мира. Долго находиться в таком состоянии Макар не мог: наступало перенасыщение. Но пока его несло искрящимся течением.
Он постучал в деревянную (сухую, хлебную) дверь и вошел.
Сегодня Яковлева выглядела несравнимо лучше, чем накануне: причесана, одета хоть и в заношенный, но приличный спортивный костюм, да и на ногах тапочки. Она сидела со штопкой в кресле, отодвинув занавеску.
– Здравствуйте, Лариса Сергеевна. Зашел проведать, как ваши дела…
На полуслове Илюшин осекся. Светлые глаза взглянули на него с безбоязненным любопытством.
– Вы за газетами? – спросила Лариса. – Забрали их уже, третьего дня.
И вернулась к своему занятию.
Илюшин не стал уточнять, что это за газеты и кто их унес. С необычайной кротостью, охватывавшей его в присутствии этой старушки, он спросил, можно ли ему все-таки осмотреть полки. Возможно, где-то завалялся экземпляр-другой.
– А тебе зачем? – в Яковлевой внезапно проснулась подозрительность.
– На последней странице письма читателей, – не моргнув глазом, сказал Илюшин. – Сестра моя туда писала, когда развелась с мужем.
Объяснение, лишенное всякой логики, сработало: старушка смягчилась и махнула рукой.
– Там поищи…
Знать бы еще, где это «там» и что искать.
Илюшин постоял, собираясь с мыслями, и вдруг понял с совершенной ясностью, зачем он сюда пришел, словно зазвенел будильник, и оставалось лишь идти на звук. Три шага до стола, выдвинуть средний ящик.
