Закончив работу, Красильщиков, казалось, оцепенел. Словно надгробный памятник застыл он над могилой.
– Как думаешь: прихватит у него сердчишко? – шепнул ей на ухо Возняк. Он о Вере тоже не горевал, и оба знали, что тому причиной.
– Прекрати, Гриша!
– Или повесится? Убийцы, они, знаешь, часто…
– Смотри, уходит! – перебила Надежда.
Красильщиков брел от могилы прочь, не оборачиваясь.
– Тележку-то, дурень, – чуть ли не в полный голос сказал ему вслед охотник.
Андрей вздрогнул, будто услышав, вернулся и стал толкать тележку перед собой, шурша колесами по траве.
Не успел он скрыться из виду, как Надежда кинулась к могиле. Яростным шепотом что-то кричал ей вслед Григорий, но она не остановилась, пока не подбежала к черному перекопанному квадрату.
– Ты чего, коза, творишь?
Охотник, догнав, с силой дернул ее за руку.
– Не трожь! – шепотом закричала Надежда. – На ней золото мое!
Возняк нахмурился. Бакшаева рухнула на колени и принялась руками раскапывать свежезарытую могилу.
– Кольца бабкины отдала, – причитала Надежда, стоя на коленях в земле. – Цепку золотую! Ох, дура я, дура!
– Дура будешь, если не прекратишь.
Бакшаева запрокинула к нему голову, прищурилась: жадность выдавила из нее даже прочно въевшийся страх перед охотником.
– Поможешь – отдам дедову печатку! – повелительно бросила она.
И больше не отвлекалась на ерунду, копая как сумасшедшая. Казалось, если не успеть вовремя, покойная сестра провалится еще глубже, и вместе с ней канут в черную ненасытную прорву все драгоценности ее семьи.
Она не удивилась, когда Григорий бухнулся рядом и принялся разрывать землю вместе с ней.
– Может, лопату принесем? – буркнул он.
Надежда коротко мотнула головой: не до лопаты!
Копать пришлось недолго. Красильщиков, видимо, понадеялся на пионера-горниста, который навсегда должен был запечатать Веру в земле, и не стал сильно заглублять яму. А может, вовсе ни о чем не думал, просто стремился скорее покончить со своим тягостным делом.
Пальцы Надежды дотронулись до мягкого, теплого. Она резко отстранилась и повалилась бы на спину, не поддержи ее Григорий.
– Чего ты?
– Вот… она…
Из рыхлой кучи отчетливо выступали очертания женской фигуры, лежащей на боку. В четыре руки стряхнули с нее землю, и Надежда приподняла голову сестры.
– Как думаешь, он ее ножиком пырнул? – шепнул на ухо Григорий.
– Не знаю… – Она нащупала серьги в ушах Веры. – Пальцы, пальцы ее погляди. Там колец… на двадцать штук!
Вдвоем они перевернули тело старшей Бакшаевой на спину.
«Крест!» – напомнил внутренний голос. Надежда на миг прикрыла глаза. Наконец-то он будет принадлежать ей, как и должно было случиться много лет назад. Дед показал характер, наградил свою, как он выражался, боевую внучку, но всем ясно, кто на самом деле достоин семейной реликвии.
Григорий тяжело сопел: кольца не слезали с распухших Вериных пальцев.
Надежда склонилась над телом, расстегнула цепочку, тщательно обтерла о подол и повесила крест на шею. В тот миг, когда теплый металл коснулся ее ключиц, Надю пронзила короткая дрожь. Наконец-то! Свершилось!
Вторую цепь тоже сняла. Та, конечно, попроще, но не оставлять же в земле.
О том, что они будут делать с телом, Бакшаева не думала. Ей никогда не приходилось просчитывать ситуацию дальше, чем на один шаг вперед. Только когда копавшийся рядом Возняк пробормотал «ментам сдадим Красильщикова», она поняла, что Вера, похоже, не останется лежать под горнистом.
В лунном свете блеснула серьга. Простенькие золотые серьги-колечки… но сестре они больше не пригодятся. Надежда потянула за ближнюю.
Это жест, словно рычаг, привел в движение невидимый механизм внутри мертвого тела. Что-то там захрипело, заколотилось, и Вера, широко раскрыв рот, издала оглушительный звук, какой издает засорившаяся раковина, когда ее прочистят. Она словно пыталась втянуть в себя целый мир. Мир застрял где-то в ее глотке. Тогда Вера резко села, как будто сжалась пружина, закашлялась, и ее стошнило.
К чести Григория следует сказать, что он не издал ни звука. Надежде, тихо повизгивавшей, зажал рот и оттащил ее в сторону. Вцепившись в его руку, она смотрела, как сестра отряхивается от земли.
* * *
– Красильщиков похоронил ее заживо… – Бабкин коротко присвистнул, не удержавшись, хоть и допускал такой вариант. – Ну дает!
– Чего-то в этом роде я и ожидал, – сказал Макар. – И где она теперь?
Он обвел взглядом комнату, словно ожидая, что из-за шкафа выйдет ухмыляющаяся Вера.
– Не знаю я! – отчаянно выкрикнула Надежда и зарыдала.
Когда женщину успокоили, из ее рассказа, прерываемого всхлипами, удалось выяснить следующее.
Вера, придя в себя, проявила удивительную стойкость и рассудительность. Выслушав сбивчивое, на ходу сочиняемое повествование о том, как Надежда с Григорием запоздало отыскали Красильщикова по следам тележки и кинулись откапывать его жертву, молясь о том, чтобы она была жива, Вера обтерла ладонью лицо и удовлетворенно кивнула:
– Теперь точно все. Был Красильщиков – и кончился.
– Что? Почему? – пробормотала Надежда.
– У тебя мозги высохли? Красильщиков теперь кто, по-твоему?
Надя молчала.
– Убийца он, – сжалилась Вера.
– Не убил же…
– Убил, – спокойно сказала сестра. Голос у нее сел, от страшных красных пятен на шее тяжело было отвести взгляд, и смотреть тоже было тяжело. Однако хладнокровия она не утратила, а на свою неслучившуюся могилу посмотрела с цепким интересом, словно в лицо запоминала врага. – Убил, и закопал, и надпись написал. Ты сама видела.
– Видела…
– Ну вот, а говоришь. Это, Надь, подсудное дело. Вы меня сейчас отвезете в больничку и дадите показания, как выкапывали… – В интонации ее присутствовала некая недоговоренность.
– Показания… – эхом откликнулась Надежда. Мельком посмотрела на охотника, и почудилось, что он ухмыляется.
– …или нет, – закончила Вера.
– Нет?
– Если мы с Красильщиковым договоримся.
Надежда изо всех сил старалась понять, чего хочет от нее сестра, но мысли неповоротливо толкались в голове. Она сжалась, пытаясь сообразить, заметен ли крест на ее груди.
Вера закашлялась. Надя не сразу поняла, что слышит смех.
– Он теперь наш, голубчик! Дом? Чего там дом, он все мне отдаст! Кому в тюрьму хочется! Квартира есть у него?
