– Гриша – вы имеете в виду Возняка? – недоверчиво спросил Макар.
– У нас больше Григориев нету. У него два сына было, старший Петька, младший Леонид. Петр уехал, он отца и не навещает, кажись. А Ленька в закрытом гробу похоронен, тут, на кладбище. Худякова за могилой ухаживает. Григорий поначалу кидался на нее, потом вроде как притерпелся.
Мысль, не дававшая Сергею покоя, внезапно пробила лед и выбралась из черной проруби беспамятства. Он вздрогнул, захлопал себя по карманам, спохватился, что это был не его телефон, а илюшинский, и зашипел на ухо Макару, чтобы тот немедленно дал ему трубку.
– Ты чего ерзаешь? – забеспокоилась Капитолина. – В сортир хочешь? Он у меня во дворе, за яблонями.
– Извините, Капитолина Игнатьевна, – сказал Макар, поднимаясь. – Я его отведу.
– Что за танец маленьких утят? – спросил он, когда они вышли на крыльцо. Бабкин глотнул свежего воздуха и возбужденно ткнул в него пальцем:
– Телефон!
– Зачем? У тебя свой есть.
– Фотки! – взвыл Сергей.
– Так бы сразу и сказал, – укоризненно проговорил Илюшин. – На, держи. Что за фотография тебе так срочно понадобилась?
Сергей быстро перелистал последние снимки. Вот они зашли к Бакшаевой… Макар пытается сфотографировать обгоревший дом… На первом снимке бочка возле забора, на втором крыльцо, на третьем смазанное лицо самой Надежды, выгоняющей их со двора. «Валите, валите отсюда оба! Фоткает он, ты погляди…»
Бабкин увеличил последний кадр. В разрезе домашнего халата, на который младшая Бакшаева накинула куртку, отчетливо был виден золотой крест с темно-красным камнем.
Глава 4
* * *
С обувью помог Красильщиков: Макару вручил сапоги, а на огромную лапу Бабкина налезли утепленные калоши. Калоши оказались обувью легкой, непромокаемой и исключительно удобной; Бабкин, топая по кромке леса, жалел лишь о том, что они невысокие: нога выше лодыжки промокала в траве и мерзла. К тому же приходилось избегать ям. Длинноногий Илюшин вышагивал впереди не разбирая дороги.
Они шли к болоту.
Бакшаева была здесь, сказал Макар, права оказалась та беспамятная бабулька, как ее, черт… Яковлева. На заправке Вера устроила скандал, а вечером пришла к Красильщикову, и тот ее задушил. Где была белая «Нексия»? Должно быть, во дворе под навесом. Надежде повезло: машину никто не заметил, а потом она избавилась от нее.
И вот тут, сказал Макар, возникает вопрос. Машина – это тебе не труп, ее в земле не закопаешь. Можно загнать в лес и прикрыть ветками, но и здесь не все так просто, как кажется: по лесу ходят грибники, они забираются в такие чащи, куда вроде бы нормальным людям и соваться незачем.
– А если перегнала в город и продала? – предположил Сергей.
– Бакшаева продала? – удивился Макар. – Она из Камышовки выезжала только в свой совхоз, да по большим праздникам – во Владимир. Не факт, что она вообще умеет водить машину, тем более с механической коробкой передач. Ехать до райцентра опасно: а вдруг проверка на дорогах? Попросят документы, а у нее ни прав, ни свидетельства. Машина принадлежит даже не сестре, а Петру Возняку. Тут-то ее и спросят: на каком основании, голубушка, управляете вы чужим транспортным средством?
Нет, Надежда Бакшаева вряд ли рискнула бы выезжать на оживленные дороги.
Значит, машина где-то поблизости. Может, в озере? Но это должно быть глубокое озеро, чтобы машина ушла на дно и ни один рыбак не заметил бы ее сверху. Озера в округе заболоченные, поросшие камышом и рогозом. А там, где расчищен берег, в воду протянуты рыбачьи мостки.
Бакшаева должна была придумать что-то другое…
И тогда Бабкин наобум спросил: «А болото здесь есть?»
И вот они шли к болоту. Вернее – к Болоту.
В окрестностях Камышовки безымянная трясина была одна. У всех прочих имелись названия: на севере – Коча, и принято было ходить «на Кочу» за груздями и брусникой; на западе – Белоозеро, где рыба не водится, зато в бархатной губке изумрудного мха, растянутой вдоль берега, в изобилии зреет клюква.
И Коча, и Белоозеро остались в другой стороне.
Если тебе нужен главный, иди к тому, кого не называют по имени.
Внедорожник бросили перед опушкой. Поначалу ветер мешал, но в лесу совершенно угомонился, притих, как испуганный ребенок, забившись Сергею в рукав. Хотя под ногами похрустывала промерзшая земля, лес отсырел, воздух был тяжелый, густой, пахший прелой листвой и смолистой древесиной. Казалось, если выжать его, скрутив в жгут, можно набрать с полведра воды.
На болото нельзя, твердо сказала горбатая Капитолина, узнав, что они задумали. У нас никто туда не ходит. Даже Возняк. Даже Возняк!
Она ткнула в плечо Илюшина кривым дрожащим пальцем.
Нельзя, ты понял меня? У нас это любой ребенок знает! Детей, считай, с колыбели пугают трясиной. Там лес гнилой, топь хлюпает сама по себе, словно по ней топает невидимка. А знаешь, что самое страшное? Что выглядит она почти безобидно: ярко-зеленая ряска среди деревьев, кажется, можно легко пройти их насквозь.
Лет тридцать назад там человек сгинул. Думал, больно много понимает про наш лес. Чаща не любит таких… понимающих.
Ты сообрази своей ослиной башкой, что если сам Григорий туда не кажет носу, то тебе и подавно там делать нечего. Возняк полвека тут охотится. Он не то что кочку, он каждый лист знает по имени, а дубы и по отчеству. Но болото – опасное место даже для Григория.
Если уж втемяшилось тебе, хоть возьми его проводником. Видит бог, я про Возняка слова доброго не скажу. А только без него вам оттуда дороги не будет. Сожрет вас трясина и не подавится.
И вот они шагали вдвоем, вооружившись лишь картой, компасом и на всякий случай мотком прочного шнура.
– Болото? – рассеянно переспросил выпачканный в саже и известке Красильщиков, когда сыщики пришли к нему за снаряжением. – Слышал. Сам не бывал. Там, говорят, комарья полно, да еще клещей и лосиных мух, а я их на дух не переношу. Фобия. Боюсь, что в ухо заползут и станут биться о барабанную перепонку. Пойдем глянем в кладовке, надо вам куртки найти.
– Болото болотом, а проводник был бы кстати. Понятно, что не Возняк… Но хоть этот, как его… Василий. – Бабкин перешагнул через кучу лосиного помета. – Заблудились мы, что ли?
Илюшин сверился с картой.
– Два километра еще. Ты заметил, какой редкий лес? Танк проедет, не то что легковушка. А проводник нам ни к чему. Пять километров отмотать по этому березняку любой дурак сможет.
– Вот один такой дурак там и помер.
– Это все фольклор, мой восприимчивый друг, – сказал Макар. – Нету в наших лесах гиблых болот. Детей пугали – это понятно. А чтобы взрослый утонул – это выдумки.
– Нашелся знаток лесов среднерусской полосы, – пропыхтел Бабкин, стараясь не отставать.
