К недостаткам созданных контрразведывательных учреждений можно отнести несколько факторов.
Во-первых, помимо контршпионажа ОВК и его филиалы занимались также организацией военной разведки на территории противника, контролем за политическими настроениями населения и войск, а также арестами бывших сотрудников советских административных органов
[370], что, безусловно, снижало эффективность непосредственного противодействия разведслужбам противника.
Во-вторых, на вооружение белогвардейскими контрразведчиками была взята довольно громоздкая система работы с осведомителями: «Данные негласной агентуры передавались агентам наружного наблюдения, которые занимались выяснением подлинности информации и сбором дополнительных данных об объектах слежки. Данные негласной агентуры и агентуры наружного наблюдения передавались в канцелярию, где их анализировали прикрепленные к ней офицеры контрразведки»
[371]. Малейший сбой в любом из элементов этой системы автоматически приводил к потере важной информации и мешал проведению оперативных контршпионских мероприятий.
Однако отступление Красной Армии под давлением Чехословацкого корпуса и белогвардейских войск в глубь РСФСР вплоть до сентября 1918 года дало контрразведке необходимое время для налаживания структурно-функциональных связей между отдельными подразделениями военно-контрольной службы и вербовки агентуры.
Осенью 1918 года ситуация коренным образом изменилась: белогвардейская контрразведка вступила в новую фазу своего развития, спровоцированную комбинацией внутренних и внешних факторов. Ведущим из них было создание так называемой Уфимской Директории, или Всероссийского Временного правительства (ВВП), объединившего разрозненные антибольшевистские силы на Восточном фронте Гражданской войны
[372]. Данный орган состоял из представителей разных политических сил, вследствие чего взгляды на будущее как вооруженных сил, так и спецслужб «сибирской контрреволюции» у его членов были иногда диаметрально противоположны.
Несмотря на это, Директория смогла выработать единую политическую программу, закреплявшую такие стремления правительства по военному вопросу, как «возрождение сильной боеспособной единой Российской Армии, поставленной вне влияния политических партий», а также «недопустимость политических организаций военнослужащих и устранение армии от политики»
[373]. Обеспечением практической реализации данного тезиса за неимением в Сибири профессиональных органов политического сыска, разгромленных еще в начале 1917 года, была вынуждена заняться служба контрразведки.
В связи с этим требовалось принципиальное переосмысление роли и места данной службы в системе военно-политического управления антибольшевистскими силами на востоке России. Коренной переработке подверглись и нормативно-правовая база, и организационная структура военного контроля. Взамен успешно действовавшего «Временного положения…» было принято «Положение о военно-контрольных отделениях», согласно которому задача ОВК была сведена к борьбе с военным и политическим шпионажем, а также воспрепятствованию «тем мерам, которые могут вредить интересам Родины»
[374].
Обращает на себя внимание особенность формулировки целей и задач, включавшая сравнительно новый для отечественных контрразведывательных органов термин «политический шпионаж»
[375]. В предшествующий период он не значился ни в документах военного контроля Российской империи, ни Временного правительства. Под ним, видимо, подразумевалась враждебная деятельность политических партий в армии, включавшая помимо сбора разведывательной информации агитацию среди солдат и направленная на инспирирование восстаний и бунтов в вооруженных силах.
В этом проявилась общая для всех фронтов Гражданской войны тенденция к превращению военной контрразведки в военно-политическую, однако Восток России в этом отношении имел ряд особенностей. Главная из них заключалась в том, что инициатором данной трансформации выступало не антибольшевистское движение, а советская власть — к этому ее вынуждала как низкая эффективность работы местных органов ВК Наркомвоена, так и необходимость разграничения функций Военконтроля и армейских ЧК, появление которых началось именно на Восточном фронте
[376].
При этом еще летом 1918-го в советских директивах и постановлениях стало фигурировать понятие «политическая контрразведка», а в дальнейшем широкое распространение получил и термин «политический разведчик»
[377]. Это требовало организации адекватного ответа со стороны антибольшевистских сил, что и было закреплено в «Положении о военно-контрольных отделениях».
Причина подобной трансформации заключалась еще и в том, что, вопреки расхожему мнению, реформированием контрразведывательных органов Сибирской армии занимались не только и не столько профессиональные военные (обычно эту функцию приписывают генералу П. П. Иванову-Ринову
[378]), сколько политические руководители Директории.
В частности, историку М. В. Шиловскому удалось установить, что задача реорганизации контршпионских ведомств по постановлению ВВП была поручена начальнику милиции эсеру Е. Ф. Роговскому
[379]. Тем самым члены Всероссийского правительства наглядно продемонстрировали свой дилетантизм в области обеспечения государственной безопасности, поручив ее организацию политически благонадежному, но совершенно непрофессиональному в этой области руководителю. При этом не был учтен тот факт, что спецслужбы Комуча, в состав которого некогда входил и Роговский, оказались не в состоянии защитить «Народную армию» и правительство от разведывательно-диверсионной и подрывной деятельности советских спецслужб.
Что же до Иванова-Ринова, то ему принадлежит идея разделения территории Сибири на несколько «корпусных районов», заменявших прежнюю территориальную систему комплектования антибольшевистских войск. Таких районов изначально было пять, а при их штабах были развернуты самостоятельные КРО, осуществлявшие «охрану государственного порядка»
[380]. Кроме того, в Сибири был взят курс на воссоздание существовавших до 1917 года военных округов — первыми были сформированы Иркутский и Западно-Сибирский
[381], при штабах которых также действовали контрразведывательные отделения.
