Егору было нужно совсем другое. В своих снах он часто оказывался в одном и том же незнакомом городе и долго шел по нему, не зная цели и все-таки чувствуя, что она есть, однако каждый раз то застревал в каких-то непонятных гостях, то перескакивал в другой сон, то просто просыпался. Дома и улицы, попадавшиеся ему по дороге, вроде бы не вызывали никаких ассоциаций, но однажды, еще до конца не проснувшись, Егор вдруг ясно понял, что подъезд, куда он только что зашел и где сразу оказался в полной темноте, которую пришлось ощупывать руками до тех пор, пока голова мягко не ткнулась в подушку, — что этот подъезд с высокой дверью и орденскими планками звонков он видел десять лет назад в Кройцберге. Понемногу он стал опознавать и остальное: лужу во всю ширину тротуара с обломком кирпича, заботливо кем-то положенным посередине, рельсы в траве, залитый солнцем перекресток без машин и пешеходов, отблески реки на изнанке моста, — все это встречалось Егору в разное время и в разных местах, когда он торопился по своим делам, ни на что вроде бы не обращая внимания, но именно из этих мелочей, помимо воли застревавших в памяти, как камешки застревают в узоре подошвы, и строился по ночам его Сонный Город.
Он знал, что название это неточное и неправильное — дело было, конечно, не в том, что город постоянно хотел спать, а в том, что существовал он только во сне, — однако другие имена, которые Егор перебирал, например, Дримтаун или Сновгород, были и вовсе стыдными. Постепенно там появлялись новые дома, удлинялись знакомые улицы, тупики оборачивались проходными дворами, но все это происходило медленнее, чем хотелось Егору: он знал, что город раскроет свою тайну, лишь когда будет достроен до конца. Тогда он стал искать новые детали для своего ночного конструктора, уезжая в другие города и прокладывая по ним самые причудливые маршруты, то безо всякой цели, куда глядят глаза, то с намерением добраться до безымянного сквера, зеленого пятнышка на краю карты, который, словно место преступления, оказывался огороженным полосатой лентой — в сквере пилили сучья, и не хватило б никакого мела, чтобы обвести контуры тонких рук на асфальте — но продуктовый магазин на углу той же площади, больная каллиграфия тегов на его опущенных жалюзи, сигнальные флажки розовых, желтых и голубых объявлений на запертой двери — этот магазин Егор увидел уже следующей ночью.
Он научился узнавать такие места, не post factum, уже как части Сонного Города, а наяву, когда на долю секунды внутри все останавливается, а голова, наоборот, идет кругом, хотя едва ли она способна описать круг за это мгновение, так что это, скорее, намек на головокружение, предчувствие ненаступившей дурноты, и кажется, будто из тебя что-то вынули и сразу же вернули на место, хотя уже нельзя быть уверенным, что вернули именно взятое. Если бы Егора попросили описать это ощущение, он, пожалуй, просто сравнил бы его с дежавю, только с обратным знаком — то есть не déjà-vu, а, скорее, on-se-revoit — но просить его было некому, да и французского Егор не знал, поэтому достаточно будет сказать, что он просто научился узнавать это чувство. Здесь было важно не концентрироваться ни на своей находке, ни на ощущениях, а продолжать идти мимо, как если бы ничего не случилось, как если бы ты не догадывался, что Сонный Город теперь станет еще немного больше: от слишком пристального внимания такие места умирали, начиная искать выигрышную позу и превращаясь в достопримечательности, — хуже было только пытаться их сфотографировать.
Поиски не всегда бывали успешными: из долгих многообещающих поездок — светлые улицы без туристов, пустые тротуары под тонким ковром из зеленых листьев — Егор порой возвращался ни с чем, зато после шестичасовой пересадки во Франкфурте Сонный Город вдруг вырастал сразу на несколько кварталов. На этот раз ему хватило половины дня. Погода начала портиться еще с утра, а к обеду дождь уже шел без перерыва, и, будь поблизости китайские туристы, плотный мокрый ветер выворачивал бы суставы их зонтикам, мастеря недолговечные бесплодные бутоны, однако китайцев тут не было, как не было их даже в центре города — что уж говорить об этой лестнице, где не было вообще никого. Оглянувшись, Егор увидел, как следом за ним поднимается рыжая дворняга. Сначала она закидывала на ступеньку обе передние лапы, затем, подтянувшись, по очереди переставляла задние. Наверху оказалась стоянка автобусов и еще какая-то ровная, покрытая скользкой грязью, площадка, на которой, наверное, собирались что-нибудь построить, но передумали, или пока не хватало денег, или запретила какая-то комиссия, потому что площадка опасно обрывалась вниз и, если осторожно встать на ее край, можно было долго смотреть на море, на длинную пустую набережную, на подъемные краны, на чертово колесо, а на краю площадки, в ямке под кустом, лежали зеленые плоды, похожие на мячи, отчего казалось, будто здесь играли в экзотическую местную игру, где ямка была воротами и нужно было в нее закатить, или забросить, или доставить еще каким-то образом, возможно, с помощью причудливых спортивных снарядов, как можно больше зеленых мячей, а чуть в стороне поднималась наверх еще одна лестница, поменьше и покороче, и рядом с ней стояла колонка с водой, и еще стоял маленький, будто бы не совсем настоящий домик, и еще сидел под крыльцом кот, а собаки уже нигде не было видно. Егор начал думать о том, умеет ли дворняга спускаться по лестнице, и если умеет, то в какой последовательности переставляет лапы, а когда собака ему наскучила — про дорогу в отель и про то, что карта совсем не пригодилась, поскольку здесь невозможно заблудиться, как вообще нельзя потеряться в приморских городах, если ты, конечно, не герой советской комедии. Необходимо было все время о чем-то думать, потому что все уже случилось, все уже найдено, и теперь нужно обязательно сберечь свою находку, не замусолив и не расплескав, а для этого требовалось сразу о ней позабыть, занимая мысли разной ерундой.
В отеле Егор разделся, разложив и развесив по всему номеру мокрые вещи, облачился в гостиничный халат и остаток дня лежал на кровати, смотря по телевизору старые турецкие комедии, где толстые злодеи с печальными глазами обижали веселых носатых дев. Когда стемнело, он поужинал в ресторане на последнем этаже и лег спать. На следующий день Егор проснулся поздно, расплатился за номер и, взяв местного белого вина, до отъезда в аэропорт сидел в гостиничном баре. К бокалу он не притрагивался и лишь перед уходом выпил теплое вино залпом.
Грузчиков Егор встретил, когда уже подходил к дому, гремя чемоданом по тротуарной плитке. Из кузова «Газели» с прикрытым желтой тряпкой номером они доставали шкафы, коробки, ностальгические клетчатые сумки и заносили все это в арку дома: обычно запертые ворота были теперь распахнуты настежь. Мебель была старой, и старым было само здание, отчего вся сцена напоминала осеннее возвращение с дачи, как в те времена, когда на ломовых телегах или, позже, на «полуторках» туда перевозили и часть городской обстановки. Не хватало разве что клетки с попугаем. Мимо Егора пронесли большое зеркало, замотанное в банные полотенца и перевязанное веревкой, как если бы хозяева боялись, что кто-нибудь вырвется оттуда наружу. С одного краю полотенце немного сбилось вниз, и Егор на мгновение встретился глазами со своим отражением.
Он никогда не был в этом дворе, поэтому, решив, что в другой раз такая возможность представится не скоро, подхватил чемодан за ручку и шагнул вслед за грузчиками в проем арки. «В случае чего скажу, что турист и перепутал адрес», — подумал Егор, хотя и сам не понимал, кто его будет расспрашивать и почему нельзя сказать правду. Двор оказался неожиданно большим, да и дом оттуда выглядел совсем по-другому. Это был особняк в форме буквы «П», изначально, похоже, двухэтажный, но надстроенный еще тремя этажами. Он стоял перпендикулярно улице, куда выходило лишь его левое крыло, а фасад, настоящий фасад с обрамленным колоннами крыльцом и рябыми от времени лицами маскаронов, можно было увидеть, только оказавшись во дворе, возле давно пересохшего фонтана. В центре фонтана пионер с горном трубил, похоже, сигнал тревоги, потому что с четырех сторон его почему-то обступали огромные жабы. И если юный музыкант так и не дождался подмоги, то гладкие пучеглазые автомобили, припаркованные вокруг фонтана как второе кольцо окружения, казались подкреплением, прибывшим к рептилиям из нашего жестокого далека.
