Аделаида де Моле, или сэр Френсис Стронг, как назвался команде шхуны ее странный пассажир, стоял рядом с капитаном, тоже наслаждаясь прохладой ветреного вечера. Он вообще постоянно бывал на палубе, матросы даже шутили, что ему зря выделили каюту. С первого дня путешествия пираты заметили, сэр Френсис совершенно не боится качки, разбирается в оснастке судна, даже, вероятно, может справиться с рулем. Правда, стать на руль ему никто не предлагал, но, судя по замечаниям, которыми он нередко перекидывался с рулевыми, он хорошо знал, как держать верный курс.
Все это быстро расположило пиратов к незнакомцу. Он, определенно, был моряком, значит, хотя бы немного, но своим человеком. И явно спокойно относился к пиратам — его не коробили их лихие рассказы, не смущали острые шутки. Впрочем, какой же моряк не остер на язык?
И еще одно сразу же приметила команда «Виолетты»: это был первый за годы их плаваний человек, с которым, кажется, подружился их капитан. По крайней мере они постоянно проводили время вместе, будь то время, когда Робертс заступал к рулевому колесу, или свободные часы, когда он любил обходить судно, проверяя, все ли на нем в порядке, либо сидеть на бочке или бухте корабельного каната, выбрав место, откуда хорошо виден нос судна. Стронг, как и Робертс, не курил, поэтому они не создавали друг другу вообще никакого неудобства — курящие матросы отходили от них подальше, не мешая их долгим, судя по всему, интересным разговорам. Капитан был лет на десять старше своего пассажира, однако, судя по всему, ни тот, ни другой не ощущали разницы в возрасте — они все лучше и все больше понимали друг друга.
Бартоломью постоянно ловил себя на том, что забывает о тайне сэра Френсиса, забывает, что тот женщина! Иной раз ему самому делалось смешно: нет, ну надо же! Он боялся, как бы не выдать секрет пассажира случайным словом, смущением в случае возникновения каких-то неловких ситуаций… Но ничего этого не происходило, потому что Аделаида вела себя абсолютно по-мужски. Более того, ему все время казалось, что из них двоих капитан на судне она! Нет, она ни разу не позволила себе даже в шутку отдать какой-нибудь приказ кому-либо из матросов, никогда не давала советов относительно курса, маневров судна, обращения с командой — ей такое даже не приходило в голову, что лишний раз свидетельствовало: она прекрасно знает, как общаются меж собой моряки, и разбирается в командовании судном. Неколебимая уверенность, постоянно исходившая от нее, внушала Бартоломью мысль, что в случае необходимости он спокойно может передать управление «Виолеттой» «сэру Френсису»…
В первый же день плавания, когда корабль покинул спокойные воды вблизи архипелага и оказался в открытом море, налетел сильнейший шторм. Робертс не боялся бурь, но эта была очень опасна, стоило бы переждать ее где-то в бухте или заливе, однако было поздно — вздумай они вернуться к острову, их может разнести о скалы. И капитан Удача повел шхуну навстречу волнам, которые становились все выше и все чаще перекатывались через палубу, грозя смыть в нее людей. Матросы старались держаться ближе к мачтам и реям, чтобы в случае необходимости успевать за них хвататься, некоторым сделалось худо — врут ведь, что у моряков не бывает морской болезни. Еще как бывает — смотря какой шторм!
Робертс сменил рулевого, сам став к рулевому колесу. Он всегда так делал в случае сильного шторма. И невольно сразу же постарался отыскать глазами Аделаиду — ему стало почему-то страшно, вдруг с ней что-нибудь случится?
Но она вела себя так же, как самые опытные моряки. Не геройствовала, показывая, будто буря ей нипочем, и совершенно этой бури не боялась. Выйдя на палубу, стала возле одной из мачт, время от времени, когда вода хлестала через палубу, хваталась за канат, но ни разу волне не удалось сбить ее с ног. Когда же ревущий, будто сказочный левиафан
[25], морской ветер в какой-то момент сорвал два паруса с грот-мачты и матросы кинулись их крепить, девушка, ни говоря ни слова, тоже взлетела на вторую рею и, поймав конец каната, завязала настоящим морским узлом. Матросы сперва и не поняли, кто оказал им помощь, но потом, когда буря миновала, долго восторгались отвагой пассажира. Тогда-то они и поняли, что он, скорее всего, тоже моряк.
— Не надо было делать этого! — выговорил с глазу на глаз «сэру Френсису» капитан Удача. — Вы же не рассказали мне, куда точно мы плывем и где находится клад. А если б вас смыло в море?
— Но в моей каюте лежит ларец с документами. Взяли бы и посмотрели, — не смутилась леди Аделаида. — А вот если б нам не удалось сразу восстановить оснастку, могло быть куда хуже.
— Что верно, то верно, — вынужден был согласиться Робертс. — Но ведь без вас, как я понимаю, эти тамплиерские побрякушки принесут мне несчастье?
— А вы уверены, что со мной не принесут? — спросила она, как обычно, смеясь одними глазами.
Так или иначе, но с этого дня капитан и пассажир были неразлучны. Бартоломью все больше ловил себя на том, что доверяет этой странной женщине, как не доверял никому и никогда. Он рассказывал ей о себе, не боясь, что она может не понять, не оценить или поймет неверно. И это при том, что она сама почти ничего про себя не говорила! Свою дружбу с морем объясняла тем, что пришлось много плавать, что у нее в семье со стороны матери были моряки и после смерти отца ее воспитывал дядя, служивший боцманом. Возможно, это была неправда. Даже, наверное, неправда. Слишком явно она старалась говорить об этом меньше и как будто смущалась, не желая вводить его в заблуждение, но не имея возможности рассказать правду. Почему? Самое забавное, что ему было все равно. Он все больше и больше воспринимал ее как друга. Именно друга-мужчину, и его доверие не нуждалось ни в каких подкреплениях.
«Виолетта» шла к побережью Атлантики, и, так как плавание выпало на неспокойный сезон, рассчитывать дойти туда быстро не приходилось. Но лишние несколько дней не смущали Робертса. Он по-прежнему верил в свою удачу.
В разговорах с «Френсисом» (чтобы никто случайно не услыхал в его устах женского имени пассажира, он называл так Аделаиду даже с глазу на глаз) Бартоломью нередко начинал строить планы, как можно распорядиться сказочными богатствами таинственного магистра. Флибустьеру даже пришла в голову идея отыскать какой-нибудь не слишком маленький, но незаселенный остров и выстроить там роскошный город.
— И кем населить? — живо заинтересовалась Аделаида.
— Пригласить туда всех, кому тошно среди обычных городов, в странах, где продаются и покупаются даже депутатские места. Дать всем дома, работу, кому какая нравится. Выращивать по три урожая, чтобы все были сыты. В здешних краях такое возможно.
Трудно было сказать, говорит ли он серьезно или просто придумывает красивую сказку. Скорее, конечно, второе — он вовсе не был наивен. Но фантазировать очень любил.
Аделаида отлично это видела, но подыграла:
— Обязать всех работать, запретить изобретать машины, чтобы не отнимали работу у производителей. Собственность сделать общественной, чтобы искоренить имущественное неравенство. А тяжелый физический труд возложить на преступников, которых за тяжкие преступления следует обращать в рабство.
