…Какие-то люди кольцом! Рыжик не хотел никого подпускать, он кричал, вертелся над Светелом, бешено лязгал зубами. Раздавались голоса, лишённые смысла, Рыжик знал только: брат умирал, стало быть, и в его жизни есть место лишь последнему бою. Но потом приблизилась… та, белая. Принесла запах Аодха. Она не умела говорить, как Аодх, и всё же её речь имела значение. Белая двуногая сука, понимавшая брата, бесстрашно обняла симурана, заставила смириться, уступить людям заботу.
Сильные руки торопливо перевернули Светела, сняли ремень, остатки гусельного чехла, обязи с ножнами. Стащили окровавленный кожух, завернули кольчугу. Рыжик плакал в голос, тянулся своим огнём к его огоньку. «Не уходи на ту сторону неба, брат. Не время. Не уходи…»
Чёрное пёрышко
Тихо, медленно падали крупные хлопья. Хотён и Шагала стояли в седловине раската. Разглядывали корявый ствол, по которому так удобно было влезать на первые ветки. Бугристая кора, захватанная липкими пятернями. Покрытые белым пухом верёвочные витки. Нетронутый узел. Короткий размочаленный хвостик.
И всё.
Обрывок верёвки Шагала изучил просто так и на свет. Понюхал. Даже лизнул.
– Зверьё, – согласился Хотён. – Волки.
– А ступень где?
– Сдуло. Шурга после оттепели прошла, ледяной крупой исхлестала. Даже наших не видать, волчьих подавно.
Шагала разогнулся, поднял голову.
– Лихарю что скажем?
Для погибшего учителя готовили костёр, какого Великий Погреб доселе не знал. Дровяницы были в самом разгаре, когда Лихарь послал за телом казнённого. Надумал метнуть под ноги Ветру. Какое ни есть, хоть погрызенное лисами-горностаями. Жаль, уже мёртвое.
– Лихарю что скажем? – повторил Шагала. – Ни клочка, ни волоска, следов не сыскали, ведать не ведаем?.. То-то похвалит.
У святого костра Лихарь сложит с себя многолетнее достоинство стеня. Отдаст Хотёну. Сам поднимется новым источником. Хотён мысленно примеривался… не получалось. Перемены казались ненастоящими. Неправильными. Вся крепость хотела проснуться – и чтобы стало по-прежнему. Только не станет. Обласканные Царицей уходят без оглядки, оставляя живым земные дела. Пройдёт время, Лихаря начнут звать учителем. Покамест – язык во рту застревал.
– Дальше пройти надо, – решил Хотён. – Может, хоть косточку обглоданную найдём.
Возвращаться к Лихарю с пустыми руками было боязно. Два тайных воина вытащили полупустые санки на взгорок. Здесь буря не таким деруном прошлась по дороге. Они вновь поискали волчьих следов и вновь не нашли. Зато бросились в глаза отметины злополучной погони, зачёркнутые полозновицей собачьей нарты, ступенями четырёх человек.
– Непогодье проехал, – определил Шагала. – С сыном… с девкой…
– Ещё Галуха при нём, – добавил Хотён. – Я эти чунки сам ему дал.
Мораничи переглянулись, думая об одном.
– За море собрался.
– Доли наискивать.
Помолчали.
– В дальнем пути всякий оберег гож…
Особенно столь могущественный: верёвка казнённого. Тайные воины снова переглянулись. Помолчали ещё.
– Зол Непогодье. Решился напоследок Владычицу оскорбить?
– Вряд ли. За сына бы убоялся. Мы ведь и догнать можем.
– Если всё же он, падаль где?
Целик вдоль дороги лежал ненарушенный. Ни тяжёлым падением, ни шагом под увесистой ношей.
– Глянь-ка, полозновица не глубже ли стала?
– Разбери её теперь. Если б сразу…
– Нужно до развилки пройти. Если влево свернул, по нашей стезе, значит, мог в овраг скинуть. В бездну.
До росстаней, где накатанная лыжница покидала старый шегардайский большак, было около двух вёрст. Молодые мораничи здесь бегали сотни раз. Знали каждое дерево. Хотён всё равно смотрел как впервые. Вот этой тропкой в ночи уходил Ворон. На одной ноге. С порванным сухожилием. А не случись того удара в пяту…
«Да ну. Я что, жалею о нём?..»
На развилке санный след ушёл вправо без остановки. И лыжи, что сопровождали его, все пробежали туда же. Ни одни с дороги не отлучались. Кто-то из мужчин задержался справить нужду, но и только.
– Спешил Непогодье.
– Ещё бы. Нынешний поезд, сказывают, Царская дружина ведёт.
Шагала предложил:
– А сходим всё же к оврагу. Мало ли.
Хотён согласно кивнул. «С Лихаря станется в лености заподозрить. Как пошлёт заново все следы проверять…»
Если переселенцы что и сбрасывали в овраг, то не здесь. Это стало ясно с первых саженей. Впрочем, улики Непогодьева преступления мало занимали Шагалу.
– А я вот тут выскочил, – упоённо вспоминал гнездарёнок. – А он вон там был. А Беримёд с самострелом – где выворотень. Со ста шагов промаха забоялся, так и упустил бы! А я…
«А ты от меня за славой сбежал. Подчинишься ли, когда стенем нарекусь?» Замёрзшие пятна, где принял бой дикомыт, вправду рдели возле самого края. У мостика из трёх жердей вразнотык, которого так боялись новые ложки. Хотён подошёл, глянул вниз. Дна не было видно. На рваном камне густыми волнами цвёл иней, выступы обросли громадными капельниками, кривыми от постоянного ветра. Рана земли достигала тёплых недр, снег никак не мог её заровнять. Сбрасывай хоть мёртвого, хоть живого, канет безвестно.
«Хорошо было с Вороном на орудье. Вот кому стенем бы…»
…Шорох, лёгкий посвист с небес.
Мораничи разом вскинули головы. Над ними закладывала круг птица. Чёрное с зелёным отблеском оперение, умные недобрые бусинки, горбатый клюв… Откуда взялся, с поживы или к поживе летит?.. Двое следопытов не призадумались. Обоих накрыло ледяной тенью, Шагала прикусил язык, наперегонки с Хотёном устремился к дороге.
– Крок, крок, – злорадно напутствовал ворон. Скрылся за вершинами леса.
Ночь застигла тайных воинов всё на том же большаке, только ещё дальше от крепости. Если уж возвращаться пустыми, то хоть сказку о великом старании принести! Верстах в двадцати к северу – перекрёсток с дорогой из восточного Левобережья. Они решили добраться туда. По сторонам оглядеться, воздух понюхать… Всё не так стыдно баять о затёртых бурей волчьих следах!
Выбрав место, мораничи устроили логово, загородились санями.
Хотён взял черёд сторожить.
Сел, стал смотреть на порожние сани. Усмешка дикомыта плавала в полутьме. «Не видишь ты дальше носа, Хотён. Всё просто, а догадаться не можешь… Крок, крок…»
«О чём? Птицы исклевали, кости по лесу разнесли?..»
Шагала выпростал руки из меховых рукавов. Свернулся калачиком, утянул куколь.
…Принялся беспокойно вертеться. Наконец высунул голову.
– Слышь, Хотён…
