Скрип-скрип, горевала ветка. Скрип-скрип…
– Батюшка… – подала голос Избава.
– А ты что на срам глаза лупишь? – сорвал досаду Непогодье. – Ишь, волю забрала! Ступай вперёд, сказано, не куриного ума дело!
– Батюшка… – повторила неслушница. – Так живой он ещё…
– С чего взяла, дура?
– Так кровь точится. Снять бы.
Галуха горестно вопрошал всех Богов, отчего его худшие боязни на деле разрешались ещё страшнее, чем мстилось. Погребение мёртвого отступника Ветер, может, простит. Но вот вмешательство в свой суд и расправу…
Зубы устроили перестук.
– З-за Кияном достанет…
Непогодье потемнел.
Неугас поглядывал на отца, тайком улыбался. Слишком хорошо родителя знал.
– А и пусть достаёт! – пылая выношенным гневом, загремел большак. – Кабы я сам кого не достал! Решай узлы, сын! Не скажут про Непогодья, будто из трепета моранского мимо скорби прошёл!
Грозный приказ всех вверг в работу. Сняв тело, перво-наперво обрезали у перьев стрелу, вытянули со спины. Покрыли сквозную рану промасленным лоскутом. Второй болт, уже сломанный, торчал из лопатки. Его трогать остереглись, побоялись упустить наконечник.
«До вечера не додышит, а возни! – с тошнотой и кручиной думал Галуха. – И на что? Жить уродом?»
Как он ни отрекался, пришлось им с Избавой держать скользкое, холодное тело, пока двое мужчин доламывали отступнику плечи, коряво, насилком вправляя выбитые суставы. Непогодье люто спешил, тревожно вскидывал голову, оглядывался на пройденный взлобок. А спохватятся котляры? А усомнятся, вернутся?
Потом Галуха пытался держать рвущихся, подвывающих псов. Казнённого с горем пополам завернули в дырявую полсть, взвалили на нарту. Притянули той же верёвкой.
Неугас всё-таки схитрил супротив отцовского слова. Не тронул узла на стволе, ловко размахрил ножом волокна, измазал отрёпок в пёсьей слюне.
– Батюшка… – жалеючи, заикнулась Избава. – Руки-то повить бы ему…
От этих самых рук Галуха отворачивался, как только мог.
Непогодье ожёг взглядом:
– До ночлега утерпит! – хотя сам не знал, скоро ли дерзнёт ладить стоянку. Только то, что зевать было некогда. Махнул сыну: – Гони!.. А ты, девка, за нами путь перебей, чтобы не отыскали!..
Доля седьмая
Старые Отоки
– А если вот так?
Две толстые палки изображали мечи. Хвойка наставил их перед собой. Слегка понурил, свёл концами. Принял гордый вид:
– Не спущу, вражина!
Трудна воинская наука. Синяки да шишки возами. Славы – близко не видно. Умаявшись, наскучив, парень запросил передышки. Взялся изобретать грозное воинское приветствие, по которому его, непобедимого, в любой битве узна́ют.
Светел, наблюдая, с сомнением покачал головой:
– Каково с такой стойки бить будешь?
Хвойка свёл белёсые брови. Начал медленный замах. Светел так же плавно, на простом шаге ткнул его в живот кулаком. «Это тебе не мирян в кружале пугать. Зазевайся, самого напугают…»
Отрок согнулся, обиделся, палка свистнула наугад. Опомнился Хвойка носом в снегу, с собственным оружием у затылка. В забыльном сражении умер бы, ещё не упав. Светел выпустил его, отшагнул.
– Тебе хорошо… – Хвойка, сопя, встал на четвереньки, начал отряхиваться.
– Что хорошего? – фыркнул Светел. – Маленьких обижать?
Он не жаловался ни на рост, ни на силу, но рядом с Хвойкой был щуплым подростком. «Может, потому мне его водить и велели. Чтоб одной сноровкой брать обучался…»
Светел подобрал вторую дубинку.
– Сам я сперва хотел вот так. – Оба кулака встали перед грудью, корявые «мечи» разошлись вверх и вниз. – Это чтобы один прямым хватом, второй сразу обратным. И благословенно вперёд!
Сразу показал – как. Ринулся на Хвойку. Рассёк, вспорол, отвёл, дорубил! Затрещали, сталкиваясь, дубинки. Сыпучий снег пошёл вихрями. Хвойка, отплёвываясь, вылез из сугроба, разыскал треух, жалобно повторил:
– Тебе хорошо…
– Хорошо, – согласился Светел. – Сколько меня всей дружиной лупили! А тебя сколько?.. Вот и я о том. После я врагу иначе здравствовать решился. – Выставил палки перед лицом, одну позади другой. Пояснил: – Вот угадай, какой меч куда пойдёт. А так если?.. А так?..
Чурки, посвистывая, залетали в руках. Вновь вспомнилась беседа в Затресье, щенячья глупая драка. Чего ради кровь пролил?.. Светел сделал шаг. Хвойка выронил треух, кинулся наутёк.
– Ты куда?
– Ну тебя! Убьёшь ни за что.
– Да ладно…
– А ты себя видел?!
Светел вздохнул. «Может, потому его мне, что другим витязям не занадобился?..» Добрый малый, кулаком дерево сдвинет, в стеношной схватке – гора, но… не разбивала. Позарился, из дому за воинами сорвался, да жилка не та. Нет истого воинского горения. Из нутра не пламенеет. А чего под шкурой нету, к шкуре не пришьёшь. Так бабушка говорила.
– Иди сюда, не обижу, – пообещал Светел. – Четыре удара. Я бью, медленно… Встретил, сбросил, ответил! Давай.
«Аодх… брат любимый…»
Голос Рыжика прозвучал внутри головы до того неожиданно, что Светел, замешкавшись, чуть не принял в лоб торец Хвойкиной палки.
«Повремени, брат, – виновато отмолвил он симурану. – Приду… сейчас…»
Ещё погонял Хвойку, наблюдая, как парень укладывает в память защиту и нападение. «Станешь учить, авось сам затвердишь», – смеялся Гуляй. Отступив наконец, Светел вновь поздравствовал отроку двумя чурбачками, вскинутыми перед лицом:
– Будет с тебя. В деревню ступай.
Хвойка ушёл, оглядываясь, снедаемый любопытством. Рад был бы узнать, что за тайные приёмы Светел собирался постигать в одиночестве, но нет у отрока голоса, чтоб витязя спрашивать. Не сказывает, значит, не твоего ума дело. Нос не дорос.
Светел подвязал лапки и со всех ног побежал в другую сторону, в лес.
Редкий зверь умеет прятаться, как симуран. Чего вроде проще, огненно-золотого Рыжика найти в сплошной белизне? Ан затаился – Светел и тот едва мимо не проскочил. Крылатый побратим возник перед ним, соткавшись прямо из воздуха. Могучий, величественный вожак… а по сути, всё тот же проказливый колобок, с которым они кувыркались когда-то на солнечном морском берегу. Светел бросился навстречу, крепко обнял, уткнулся лицом в пушистый родной мех и некоторое время совсем ни о чём не думал, лишь слушал, как рокочет в груди Рыжика ласковое ворчание.
Шапка свалилась, жаркий язык гулял по уху и шее.
«Я был у твоих…»
Чужой лес отступил, подёрнулся дымкой. Возник твёржинский двор, знакомый до последнего уголка. Подскочили Ласка с Налёткой, упали перед гостем, восторженно извиваясь. Выбежал Жогушка, кинулся на шею… умом Светел понимал – Рыжику, но казалось – ему самому. «Ишь малец вытянулся!.. Жених!» Мама… бабушка… Окружили Рыжика-Светела, гладили, обнимали. Хватаясь за стену, подоспел Летень. Застыл на пороге, зелёно-карие глаза стали круглыми. Мама обернулась к нему. Как-то так обернулась…
