И Светел вновь полетел вверх ногами. Изведанным путём в тот же обрух. Сеггар шёл следом, ледяной голый череп взвизгивал под шипами.
– Рукавицы где, окаянник?
Светел пополз, как ползали поверженные разбойники. Стал просеивать, горстями перекапывать снег. Вот она, цена давней мечте измять злыми костяшками Лихарево скоблёное рыло! Пальцы вроде нашарили знакомое, уже вмёрзшее, плотно забитое снегом железо… рукавица тут же выскочила, вновь затерялась. Сеггар гнал неслуха по кругу пинками. Лапкам помогали ножны длинного косаря. Вбивали, как люди говорят, в задние ворота ума.
Витязи и обозники наблюдали сверху. Никто не встревал, только Хвойка всё ронял с головы куколь. Если Сеггар так поступал с витязем, посвящённым за подвиг, чего отроку оплошному ждать?
– Приметил, как мальчонка наверх скакнул? – негромко спросила Ильгра.
Гуляй молча кивнул.
– С двоими оружными… – сказал молодой Крагуяр.
– И не убил, – ещё тише проговорила Ильгра. Глаз у витяжницы был намётанный. Ни одного движения не упустил. – Каков-то наш Незамайка поднимется, войдя в полное мужество?
…Светел крепко сцапал чудом найденные железные рукавицы. Увернулся от очередного пинка. Выбрел, сникший, пришибленный, за воеводой наверх.
– Почто мечи в ход не пустил? – спросила весёлая Ильгра.
– Забыл, – хихикнул Хвойка. Ему тут же досталось разом от Гуляя и Крагуяра. Светел покраснел ещё стыдливей, спрятал глаза.
Гуляй, помедлив, сказал:
– Ты, малый… иди-ка тетиву с моего лука сними.
Светел бросился бегом. Принял на спину тяжёлую кибить, ногой зацепил один рог, схватил другой за плечом. Согнул, как тростинку. Снял петельку.
– Не спущу вражишкам!.. – повторял сквозь зубы Марнава. – Не спущу!..
Его слушали в молчаливом согласии. Хотя какая вроде месть. Тут бы ночь пережить. Это победителям праздновать в оттепельной благодати. Жарить мясо убитого быка. Звать Богов на славный жертвенный пир. Побеждённым – ночевать на ногах. Марнава даже не вернулся к стоянке, под тесный ледяной кров. Так и гнал в восточную сторону.
Лутошка молча бежал за подглаварём, тропил, когда высылали, сваливался назад. Знал: не страх Марнаву настёгивал. Нету в дружине лишних людей, чтоб по всему Левобережью кого попало преследовать. В быстром беге шайка избывала горечь и срам. Царская ведь с ними даже не билась. Прутиком отстегала, как докучливых псов! И всё оттого, что Марнава собственному хотению поверил, не следопыту!
После такого хуже нет, чем сиднем сидеть. Не минуешь ругани, ссоры… хорошо, если просто в кулаки, без ножей. Так учил премудрый государь Ветер. Своих учил, но и Лутошке кое-что перепало.
Когда подглаварю надоело метать угрозы, рыжак спросил ровно, деловито:
– Как думаешь поверстаться, дядя Марнава?
Марнава глянул через плечо. Умерил ход.
– Так, как давно следовало, да на узкой тропке не сталкивались. Есть у Сеггара недруг…
– Который?
– Его подвоевода былой. Лишень-Раз.
– О, – сказал Лутошка и смолк. Хуже брата нет супостата! Это кабальной на своей шкуре постиг.
Марнава остановился совсем. Сдвинул меховую рожу с лица. Разбойники собрались в кружок, начали спорить.
– Если вражда у них, почему до сего времени не схлестнулись?
– Потому что Ялмаку всего первей выгода. А дружина его хоть и речётся Железной, Неуступа он одного на белом свете боится.
– Зачем же теперь пойдёт на него?
– Затем, что мы одним плечом с ним навалимся.
– Да ну. Голову без корысти озакладует?
– Просто чтоб Неуступа избыть?..
– Будет ему корысть. Гудила, помните, сказывал? Царским в Коряжине показываться нынче не велено…
– И что?
– Мыслю, Неуступ своего купца проведёт на юг до Кияна. Там новый поезд в опасение примет. Кощеев наймётся до Светыни хранить… Тут и переймём сообща.
– Чего ради? Нищеброды они! Половина опять под иго пойдёт!
Марнава не отступал:
– А забыли, как мы Зорка вагашинского стерегли? Знатого богатея?
– Только мёрзли впустую.
– Кто сказал, что ныне в путь тронется?
– Хобот баял.
– Ну… ежели Хобот…
Марнава взял Лутошку за плечо, крепко стиснул.
– Коли по замыслу сбудется – изволением Хозяина Повольного стяжаем напоследок великий достаток и великую честь. Беги, следопыт, догонишь Телепеню, он, поди, неспешно идёт. Ему скажешь: вернёмся с добычей. Нас у Кияна после найдёшь.
«Не мог сразу послать! Это сколько вёрст ворочаться…» Вслух Лутошка мрачно пообещал:
– Найду, коли батюшка ватаг голову не оторвёт.
– На тебя не осердится. Ты у него ещё с дегтярного похода любимец.
– А замахнётся, матушка боярыня в обиду не даст, – поддакнул Онтыка.
«Ну да. Надеешься, авось пришибёт. Под гнев подводишь за то, что я прав вышел…»
– Ты меня поглядывай, дядя Марнава. Вборзе прибегу. Не хочу битву великую пропустить.
«Уж придумаю, как с батюшкой Телепеней остаться. От обид твоих подале!»
В том, что живот гадко стынул при мысли о новой встрече с Царской дружиной, Лутошка не хотел сознаваться даже себе. Ялмаковичей он пока в глаза не видал. Сеггаровичей – лучше бы и вовсе не видеть. Он в своё время на тайное воинство насмотрелся. Умел различить, где пустая угроза, где – смерть неминучая.
Беляк Онтыка оглядывался ещё долго после того, как Лутошки не стало видно в лесу. Слушать предчувствия он не умел. Без рыжака было пусто и одиноко, вот и всё.
Спичакова палатка
Тем утром, привычно направившись в книжницу, Ознобиша ещё не успел покинуть дворцовые подземелья, когда впереди послышались голоса. Долетел размеренный стук, сопровождавший приближение шествия. Это лязгал, высекая искры, наконечник посоха Фирина Гриха. Выглянув из-за угла, Ознобиша увидел и самого царедворца. Великий жезленик выступал сущим пырином, от парчового кафтана чуть пуговки на груди не летели. Позади старика угадывались ещё тени. Когда они шагнули в пятно света от жирника на стене, Ознобиша узнал Мадана. За племянником Фирина с шапками в руках шли два незнакомца. Молодые, в одинаковой походной одежде и сами похожие, только русоголовый был по-мужски плечист, крепок в кости, беленький – тонок, изящен. Оба шли с деревянными лицами, прятали робость, сдобренную нетерпением.
Сзади всех, пригибаясь под низкими сводами, двигался великан Сибир.
Юный Грих всё сбивал торжественную поступь, оборачивался к приезжим. Фирин грозно косился, но обряд был важней, да и не при чужих племянника щунять.
