Сима согнулась от смеха, обнимая живот, Надя мелко затряслась, вытирая выступившие слезы. Камилова неуклюже оправдывалась:
– Просто я в последний момент поняла, что мне, как крупной женщине, больше подойдет…
Таня не дала ей договорить:
– Я же специально!.. – выкрикнула она, заикаясь от рвущегося наружу хохота. – Я специально сказала «бери маленький», потому что знала, что тогда она точно большой возьмет!
Александра замерла с приоткрытым ртом.
– Танька! Ужас какой! – воскликнула она пораженно. – Неужели я такая противная?!
– Ой, я не могу, – постанывала Надя, – ты смешная! Неси портфель-то, хоть посмотреть на него.
Саша пошла в дом и вернулась с портфелем.
– Вот, – сказала она, демонстрируя обновку. – Как вам?
Женщины одобрительно закивали:
– Шикарная вещь, абсолютно твоя, сбоку «Камилова» написано, и размер правильный!
– Слава богу! – ободрилась Камилова, распахивая портфель и показывая его обширное нутро. – Сумка у приличной дамы должна быть такой, чтобы в нее поместилась бутылка водки и буханка хлеба, – так учила одна моя продвинутая московская знакомая, корреспондент «Литературной газеты».
К концу обеда прибежала соседская кудрявая Лиза, пригласила Таню пить чай с тортом. Она обняла Таню за шею одной рукой, давая, видимо, понять, что, несмотря на разногласия в вопросах строительства замков из песка, они остаются друзьями.
– Хорошо, – разрешила Александра, улыбнувшись, и посмотрела на солнце, прикидывая, который час, как завзятый сельский житель. – Начало восьмого… К девяти – домой. Чтобы мне не пришлось за тобой ходить!
Девочки побежали мимо кустов сирени к забору, Таня отработанным жестом отодвинула доску штакетника, и обе, одна за другой, как ловкие маленькие полевые зверьки, юркнули в образовавшуюся дырку. Расшатанная доска, покачавшись, заняла обычное положение.
– Есть же калитка! – выкрикнула вдогонку Александра и вздохнула: – Вот, забор надо чинить.
– В чем проблема-то, у тебя Вадик рукастый, – сказала Симочка. – Я смотрю, крыльцо новое сделал, в прошлом году, помнится, вместо ступенек картофельный ящик стоял…
– Так он и в позапрошлом стоял, – напомнила Камилова. – А этим летом я его прижала, сказала, что без крыльца на дачу не поедем. Позудел-позудел и сделал за три часа. А мучались два года, хорошо еще никто ноги не переломал.
– Знакомо до боли. – Симочка закинула руки за голову, глубоко потянула ноздрями душистый воздух. – Камилова, ты ведь любила Вадьку, когда замуж выходила?
– Так ведь… Я и сейчас его люблю. – Саша потерла мизинцем бровь. – Кофейку?
– Посиди тихо, не суетись, – попросила Сима, не меняя позы. – Дай побыть.
Разговор их поменял русло, потек спокойнее, ровнее, голоса сделались мягче; расслабляясь, они снова привыкали друг к другу, отдыхали друг с другом, не торопя приближение летних сумерек, когда замрет природа, тишина и покой опустятся на землю, и душа неудержимо захочет говорить с другой душой о своих тайнах.
– Вот представляете, огромный наш земной шар, – сказала Саша, сделав руками широкое огибающее движение, – по нему топчется много всякого народу, и ма-а-аленький кусочек этого глобуса, размером с игольное ушко, – достался мне! Лоскуток моей земной тверди. Мои сосенки-сестренки, яблонька-матушка, орешник-батюшка… Со мной вместе росли, со мной состарятся, хотя, наверное, переживут и меня, и даже Таньку… Иногда они со мной разговаривают. Яблоня жалуется, что я нерадива и могла бы подкормить ее плодородящую, а орешник требует немедленного вырезания старых веток, потому что душно ему, давай, мол, мамаша, пошевелись!.. Мое лесное семейство. И знаете, с возрастом ответственность за них начинаешь чувствовать, как за родных.
– А ведь и правда, – сказала Симочка задумчиво, – они, наверное, тоже живые, как мы, страдают, радуются…
– И любви хотят, – прибавила Надя.
– О, еще как хотят!
Крупная стрекоза, заломив крутой вираж, с размаху опустилась на Симочкино голое плечо, трепеща перламутровыми крыльями. Все замерли. Сима скосила глаза, боясь пошевелиться. Небесной красоты создание не торопилось улетать и, приопустив прозрачные паруса, надолго задумалось. «Поцелуй богов!» – сказала Александра шепотом, не отрывая глаз от Симочкиного плеча. Стрекоза лениво зашевелилась, перебирая цепкими лапками; «Щекотно!» – заверещала Сима и дернула плечиком. Красавица взметнулась, полыхнула чистым изумрудом, рванула в вертикаль, пугая непредсказуемой порывистостью полета, сделала прощальный «бреющий» зигзаг над Симочкиной головой и тотчас испарилась в прозрачном воздухе, как в волшебной сказке.
– Хороший знак, – сказала Саша, посмотрев на Симу.
Сима опустила глаза и загадочно улыбнулась.
– А не пойти ли нам прогуляться, пока Танюшка не вернулась? – предложила Надя. – Как ты, Симка?
– Я – с удовольствием! – сказала Сима, приподнимаясь в кресле. – Давайте посуду помогу убрать.
– Сиди-сиди, отдыхай, – остановила Александра, – мы сами.
Со стопкой тарелок в руках она направилась к летней кухне, споткнулась на деревянном настиле у порога и едва не упала.
– Черт! Гвоздь этот, зараза такая… Уже который раз.
Она с шумом поставила посуду на стол, направилась к сараю и вернулась с молотком, скорее похожим на кувалду. Вид у нее был суровый и воинственный.
– Давай помогу! – участливо предложила Надя.
– Отойди, Надя.
Александра нахмурилась, присела на корточки, нащупала шляпку выступающего гвоздя, нацелилась молотком – и промахнулась. Надя, сосредоточенно наблюдавшая из-за спины, не выдержала:
– Дай мне! – сказала она, крепко схватившись за древко и потянув молоток на себя.
– Почему тебе? – буркнула Александра, неохотно уступая.
Надя, завладев кувалдой, отстранила Сашу рукой. Раздались два мощных удара, гвоздь вошел по самую шляпку – доска раскололась надвое.
– Ну, довольна? – с сарказмом спросила Камилова.
– Извини, я не хотела…
– Не хотела она, – продолжила Александра мерзким голосом. – «Я – сама, я – сама!» Всегда сама! Непременно надо доказать, что ты сделаешь лучше всех, чтоб все уже умылись и не сомневались в твоей состоятельности.
– Никого я собиралась умывать, – пробормотала Надя, совсем расстроенная.
– Так какого черта лезешь? Все гордыня твоя неуемная, – добила Камилова. И забрала у Нади молоток.
Сима засмеялась.
– Чья бы корова мычала! – сказала она беззлобно.
– Это ты про что? – повернулась к ней Александра.
– Это я про гордыню.
Саша повела бровью, собираясь возразить, но, как ни странно, промолчала.
