Но сейчас, сидя на берегу озера рядом с умиротворенной Сашкой, Надежда снова почувствовала себя невольным предателем. В сумке лежала бумажка с номером телефона. Лежала и тикала, как бомба замедленного действия, ждущая своего часа, чтобы разрушить хрупкий мир. Тик-так, тик-так…
– Ау, ты где? – позвала Александра, трогая подругу за плечо. – Куда это ты мысленно сходила?
– Да никуда, – сказала Надя рассеянно, – так… потом.
– Уложим Таньку спать – поговорим. Столько всего накопилось…
– Да уж…
«Вечером скажу, все скажу вечером», – решила Надя, глядя, как у самой кромки озера Таня вместе с маленькой подружкой старательно строят в параллель два замка из песка и ила. Кудрявая девочка время от времени ревниво косилась на Танино многоярусное строение и наконец сказала: «Мой лучше!» И когда Таня подняла голову и придвинулась, чтобы оценить ее работу, девочка прикрыла рукой свое творение – как в школе, бывало, закрывались от соседа промокашкой – чтоб не списывал, даже если списывать нечего было. Таня пожала плечами и отвернулась.
– Смотри, Надька, малое такое, а характеры уже видны, – сказала Александра, наблюдавшая за дочерью.
– А характер – это судьба, – добавила Надя.
К девочкам подошла полная молодая женщина в соломенной шляпе:
– Лизонька, доченька, пойдем домой, кушать пора.
– Правда, мама, мой замок лучше? – спросила Лиза.
– Конечно, лучше, – не задумываясь, согласилась мамаша и начала отряхивать дочь от песка. Девочка с превосходством посмотрела на поверженного соперника. Таня стояла в стороне, потупившись, с опущенными плечами. Александра двинула бровями, быстро встала и двинулась на выручку.
– Оба замка хороши, – сказала она примирительно, обняв Таню за плечо и прижав к себе. – Нам пора.
По дороге домой Таня молчала. Александра взяла ее за руку:
– Тебя задело? Обидно?
– Но мой же замок лучше!
– Танюша, конечно, лучше, – вступилась Надя.
– Лучше, – согласилась мать.
– Почему же ты сказала неправду? – со слезой в голосе спросила Таня.
– Ты считаешь, было бы хорошо, если бы я сказала об этом в присутствии Лизы?
Таня шмыгнула носом.
– Мама не хотела обидеть девочку, – объяснила Надя, переживая за Танечку.
Некоторое время шли молча по песчаной дороге в гору. Горячая пыль рассыпалась под босыми ступнями. Солнце прожигало спину. Лохматый рыжий пес, высунув мокрый язык, спускался навстречу, косанул в их сторону глазом, сглотнул слюну и деловито пробежал мимо.
Саша замедлила шаг и, глядя себе под ноги, спросила:
– Как ты думаешь, чем отличается самолюбие от чувства собственного достоинства?
– Ну, так сразу и не скажешь, – растерялась Надя. – Но разница большая…
Они подошли к калитке. Таня просунула руку сквозь забор, дернула щеколду, обернулась и, глядя куда-то в сторону, сказала:
– Самолюбие – это когда ты сделал что-то и хочешь всем похвастаться, чтобы все узнали и похвалили, а чувство собственного достоинства – когда ты просто знаешь, что сделал хорошо, и тебе не нужно никому об этом говорить.
Возникла пауза, во время которой обе взрослые женщины с изумлением смотрели на ребенка, переваривая сказанное.
– Танька, откуда ты это знаешь? – воскликнула Александра. – Ведь точно! В самое яблочко.
– Я просто поражаюсь, – взволнованно сказала Надя. – Какая же ты у нас мудрая, Танечка. Я бы ни за что не додумалась! – Она притянула к себе засмущавшуюся Таню и поцеловала в пахучий пробор.
– Устами младенца глаголет истина. Может, они все от рождения знают, а потом забывают? – заключила Саша и посмотрела на дочь, сокровенное существо, не перестававшее ее удивлять.
Они поднялись по деревянным ступенькам к дому.
На садовой скамейке, подставив лицо солнцу, сидела Сима. Тонкие руки вольно раскинулись ладонями вверх. Ситцевый подол белого сарафана подхвачен выше колен. Голова склонилась к плечу.
– Симка!!
Сима встрепенулась, повела сонными глазами.
– Девчонки! – заулыбалась она, одергивая подол и тяжело вставая. – А я тут придремнула на солнышке.
– Вот это сюрприз! – Александра распахнула руки навстречу, крепко обняла Симу, почувствовала упругость ее живота, осторожно отстранилась и поцеловала в щеку. И содрогнулась, увидев багровый лепесток шрама, выглянувший из-под шелкового платка, обвязанного вокруг Симиной шеи. Последний раз она видела Симу в больнице, когда повязку еще не сняли.
…В больницу Камилову не пустили: посещения разрешались только близким родственникам, в приемные часы. Это Александру не остановило. Улучив момент, проскочила мимо вахтера незамеченной, поднялась по лестнице, просунулась на полкорпуса в дверь хирургического отделения, удачно прихватила проходившую по коридору женщину из больных: «Серафиму Плоткину из третьей палаты, пожалуйста!»
Смотреть на Симочку было тяжело. Худая птичья шея с прилепленным к ране широким пластырем, желтоватый отек на лице, сухая запекшаяся корочка на губах, застиранный фланелевый халат, болтающийся на тонком теле, острый запах больничного сиротства.
– Я такая осклизлая, – смущенно сказала Симочка, прочитав, верно, все в Сашином лице и проводя рукой по волосам, – мыться пока не разрешают.
– Я тебе поесть принесла, – торопливо сообщила Саша, доставая из сумки сверток, обернутый в несколько слоев газетой, и извлекая из бумажного вороха эмалированную миску. – Это свиная отбивная с жареным луком, еще теплая. Поешь.
Сима приняла из рук Саши миску, вдохнула мясной аромат и уставилась на еду с голодным интересом:
– А как есть-то? – спросила она, быстро обернувшись на шаги за спиной и прижав миску к груди.
– Руками ешь, чего там.
Деликатно держа кусок паутинками пальцев, Симочка откусила и по-детски зажмурилась от удовольствия.
– Ты знаешь, – хихикнула она, прикрывая рот ладонью и продолжая жевать, – все время есть хочется.
– Это замечательно, значит, поправляешься. – Александра молча смотрела, как вместе с пластырем напрягаются и двигаются жилки на ее шее.
– Нашли мерзавцев? – спросила она, отрывая взгляд от Симочкиного изуродованного лица и пряча подступившие близко слезы.
– Нет. Теперь уж и не найдут, наверное, – сказала Сима, облизнув пальцы.
Александра протянула ей носовой платок. Симочка признательно кивнула, вытерла пальцы. Ее слегка качнуло.
– Что? Что с тобой? – испугалась Саша, подхватывая Симу под локоть.
– Ничего, ничего, – успокоила Сима и прижалась спиной к крашеной стене. – Слабость. Мне долго на ногах нельзя, – она приложила руку к животу. – На той неделе в гинекологию переводят.
