Итак, по идее, изгнанный из Крыма Игорь должен был бы направиться на Дунай. Может быть и направился. Но… Как мы помним, у Т. Пешины «именуемый Олегом» предводитель руси прибыл в Моравию в 940 году, то есть за год до второго катастрофического поражения Игоря. Если допустить, что Пешина ошибся на год-другой (что немудрено на расстоянии в семь веков!), то этим русским ольгом и был Игорь, изгнанный из Крыма и нашедший новую гарду в восточном осколке бывшей Великой Моравии. Если же даты Пешины верны, то его Олег Моравский — это какой-то другой ольг руси, вероятно один из тех, кто после хазарского урока не захотел влезать во вторую, византийскую, авантюру Игоря и пошел своим путем. Но все равно по тем же соображениям без вариантов на Дунай. Правда, не союзником, а противником венгров, от которых несколько лет более-менее успешно оборонял свою новую моравскую гарду, но в конце концов был вынужден уступить, навсегда покинуть Моравию и «вернуться на Русь».
Да вот беда, к тому времени крымской Руси уже не было. Куда же в таком случае Олег Моравский мог вернуться в 967 году? Очень может быть, что в Киев. И очень может быть, что к преемникам Игоря. Ведь где-то в середине X века в Киеве уже правили архонты руси, причем, дословно читая «Об управлении империей» Багрянородного, архонты во множественном числе. Еще бы! Царственная родня Игоря, судя по его договору с Византией 945 года, не уступала своей многочисленностью болезненным родичам Юрия Деточкина в кинофильме Э. Рязанова «Берегись автомобиля». Жаль только, сочинители ПВЛ как-то не обратили внимания на сей безусловно того заслуживающий факт. Так что «вернуться на Русь» бывший моравский князь мог в Киев. Но мог до Киева не добраться. Однако пока оставим Олега Моравского и проследим злоключения Игоря.
Если Игорь не удирал в Моравию и не был тем моравским ольгом, о котором писал Т. Пешина, то куда же он подался после печального возвращения из византийского рейда «с несколькими лодками вестником своей беды»? Почему-то не на Дунай вслед за своими союзниками венграми. То ли место было занято другим ольгом руси — Олегом Моравским, — то ли дружба дружбой, а табачок-то врозь. Вряд ли обретавшие новую родину мадьяры горели желанием делиться ею с кем бы то ни было, и вряд ли им улыбалась перспектива поменять в Моравии одного русского ольга на другого, хотя бы и формального союзника.
С исключением Дуная выбор для Игоря стал предельно ограниченным: Днепр или Южный Буг. Но какой бы из двух путей он ни выбрал, по Днепру или Бугу, конечным пунктом и новым объектом захвата должно было оказаться волынско-древлянское междуречье Днепра и Южного Буга — Древлянская земля ПВЛ. Важно помнить, что слово «земля» на языке ПВЛ означало в нашем сегодняшнем понимании государство (Русская и Греческая, Венгерская и Болгарская, Английская и Волошская, а также Египетская и тому подобные «земли» ПВЛ). То есть очередным объектом агрессии для руси Игоря могло быть не богом забытое захолустье, дикое лесное племя древлян, в чем нас пытается убедить ПВЛ, а некое уже существовавшее в Поднепровье и Побужье государственное образование. Весьма вероятно, что оно образовалось вследствие развала Великой Моравии, и не исключено, что было тем самым предполагаемым Д. Прозоровским и А. Членовым княжеством Мала. Это государственное образование, будучи политическим и духовным наследником Моравии, просто обязано было быть в середине X века христианским с государственным языком на основе славянской грамоты Кирилла и Мефодия.
Считается, что Искоростень был основан в начале VIII века. Только не спрашивайте на основании чего. Просто так считается. В общем, та же самая история, что и с Киевом. Все документальные данные — липовые, из той же ПВЛ, и такая же полная неразбериха в археологии: множество мелких поселений по обоим берегам Ужа, существовавших с незапамятных времен, но ничего конкретно городского для IX–X веков. Пожалуй, интерес представляют только большой курганный некрополь, о котором, правда, не отыскать никаких сведений, да пара находок: золотые височные подвески «аналогичные подобным украшениям Великой Моравии» и клад серебряных украшений «чешского происхождения». Так что в каком-то виде Искоростень вполне мог существовать в IX веке, но был ли он тогда «древлянской столицей», утверждать невозможно. Однако следует обратить внимание на две упомянутые находки моравского и чешского происхождения.
После гибели Великой Моравии в конце IX века вокруг ее бывшей территории в течение исторически очень короткого промежутка времени возникает несколько новых славянских государств: на западе Чехия Пржемысловичей, на севере Польша Пястов, на юге Хорватия Трпимировичей. Из всех частей света обделенным кажется только восток — волынско-древлянская земля. Но скорее всего именно кажется. Идея славянской государственности, получившая в Великой Моравии хорошую закалку и твердую основу в славянской письменности Кирилла и Мефодия, наверняка не имела каких-либо предпочтений в распространении по сторонам света. Волынь и днепровское правобережье, издревле объединенные с Чехией и Моравией единой культурой основой, археологически представленной культурой Прага-Кор-чак, не могли не воспринять, не унаследовать эту идею государственности одновременно с другими соседями Великой
Моравии. Или даже раньше. Но Чехия, Польша и Хорватия сохранились как самостоятельные государства и сберегли свою древнюю историю. Нашему гипотетическому, но вполне вероятному древлянскому государству не повезло. Именно оно могло быть и очевидно стало объектом захвата русью Игоря Старого и Свенельда, а затем новгородских «находников», вследствие чего, поглощенное в конце концов Киевской Русью, потеряло свою самостоятельность, а вслед за ней свою истинную историю в скудном и лживом освещении ПВЛ.
Весомым фактором выбора новой гарды именно в славянском Поднепровье и Побужье мог стать для руси Игоря языковой фактор. Если справедливо предположение С. Горюнкова о восходящей к готским Амалам правящей династии древлян, которую мы дополнили возможностью сохранения у них готской языковой среды, то общность языка должна была привлечь к государству Мала внимание обеих исходных компонент руси, скандинавской и готской. С другой стороны, если справедливо основанное на анализе былин предположение, что сам Игорь был выходцем с Новгородчины, конунгом, снаряженным в поход к Черному морю купечеством новгородской гарды (вновь вспоминаем: Садко снаряжает Святогора), то в его окружении должны были быть и даже играть не последнюю роль балтийские славяне, они же словене ПВЛ. Это предположение в какой-то мере подтверждается договором 945 года с Византией, в котором мы встречаем среди имен правителей руси и родственников Игоря неких Святослава, Володислава и Предславу. Тогда общность языка балтийских и днепровских славян
[61] могла послужить дополнительным аргументом для искавшей новую гарду руси Игоря направиться на днепровское правобережье. Да вот беда, у нашего неудачника-ольга все мероприятия, даже вполне разумные по своей сущности, неизменно оканчивались крахом.
Мы не знаем и наверное никогда не узнаем, что же на самом деле происходило в конце первой половины X века в Среднем Поднепровье. Как признает А. Никитин, это совершенно невозможно даже для начала следующего века: «…нумизматические и сфрагистические материалы убеждают, что мы ровным счетом ничего не знаем не только о том, что происходило в первой четверти XI в. в Киеве и на территории Среднего Поднепровья, но и кто был участником этих событий…»
[62]. Поэтому все, о чем дальше пойдет речь, — не более чем предположения и гипотезы, базирующиеся на исходных посылках разного происхождения и разной степени достоверности. Но, и это хочется особо подчеркнуть, ничуть не менее достоверных, чем исторические реконструкции сочинителей ПВЛ, построенные вообще непонятно на чем, никак не объясняемые, но, тем не менее, почему-то почитаемые официальной отечественной историей чуть ли не истиной в последней инстанции.
