Ни одна былина не считает Илью Муромца отцом Добрыни Никитича, но ни одна былина также не считает Илью и Добрыню одним и тем же лицом. Это вообще выглядит бессмыслицей. Но лишь на первый взгляд. Если бы Илья и Добрыня в своих первичных прототипах были отцом и сыном, то, думается, былины обязательно сохранили и в каком-то виде донесли бы до нас этот факт. А вот в том, что Добрыня ПВЛ мог стать прототипом обоих главных былинных богатырей, нет ничего невозможного. Просто один и тот же герой выступает в былинах под разными именами, причем одно из них, Добрыня, — данное при рождении языческое, а другое, Илья, — крестильное христианское. И как раз в этом случае между двумя ипостасями одной и той же личности нет и не может быть никакой явно выраженной родственной связи, тем более отцовско-сыновней.
Начальная дифференциация былинных образов Доб-рыни и Ильи должна была произойти по возрасту героя ко время действия: Добрыня моложе, горячее, эта «языческая» ипостась его прототипа в целом индифферентна к вопросам веры; Илья старше, мудрее, он «старой казак», христианин
[47] и глубоко верующий человек. В дальнейшем у каждой ипостаси героя выкристаллизовалась своя собственная «биография», очертился свой круг соотнесенных подвигов, что окончательно разделило двух былинных богатырей. В конце концов в некоторых поздних былинах оба одновременно оказываются действующими лицами, например, в рязанской по происхождению и уже потому относительно поздней былине «Поединок Ильи Муромца и Добрыни Никитича», но по-прежнему каждый в своем амплуа, которые в былинах не пересекаются.
В объемном и очень эмоциональном исследовании прототипа Добрыни Никитича А. Членов
[48] тоже следует упомянутому отождествлению Прозоровского и полагает Добрыню сыном древлянского князя Мала. У Членова Добрыня Малович, дядя Владимира Крестителя, совершает поистине богатырские подвиги и вносит в становление Киевской Руси неоценимый личный вклад, масштаб и значение которых трудно преувеличить (хотя самому Членову это, похоже, блестяще удалось). Размах деятельности Добрыни так велик, что практически все, приписываемое С. Горюнковым князю Малу, можно с лихвой отнести на счет его сына. Иногда, как мы увидим в дальнейшем (и как уже видели в прошлом, предполагая обоих, отца и сына, любовниками Ольги), даже с большим основанием. Если читать параллельно Горюнкова и Членова, то образы главных героев двух повествований начинают как-то неразличимо сливаться воедино. Поэтому ничего удивительного нет в том, что в изначальном образе главного богатыря киевского былинного цикла Ильи Муромца могли точно так же тесно слиться отец и сын, древлянские князь и княжич, особенно если вслед за Членовым видеть в сыне Добрыне продолжателя дела Мала после гибели отца, причем не только в ольгиной постели
[49].
Общепризнано, что столь популярные и колоритные былинные герои, как Илья Муромец, предания о которых формировались веками, имели не один и не два прототипа. Так что нет ничего невозможного в том, что в истоках былинного образа Ильи Муромца лежат две тесно связанные исторические личности, древлянский князь и его сын, и что последний, помимо того, послужил изначальным прототипом Добрыни Никитича. Не зря, выходит, мы в свое время взяли на заметку факт смешения ролей Ильи Муромца и Добрыни Никитича в древнегерманской поэме «Ортнит»! Более того, самые глубокие корни образа Ильи Муромца могут врастать в еще более древнюю старину через Олега Моравского и ольга Игоря, он же былинный Святогор, невольно оставивший перед смертью Илье не только свою супругу, но и свою богатырскую силу как символ власти над Русью.
В свете своих интересных предположений развивает С. Горюнков взаимоотношения особ княжеских семейств Игоря и Мала. Не в пример упрощенной версии ПВЛ, у Горюнкова эти отношения оказываются куда как сложнее, многограннее и могут послужить неплохой канвой средневекового романа. Вкратце, в его интерпретации древлянский князь Мал, он же Малко Любечанин ПВЛ, не только остался в живых «узником Любеча», но и в какой-то момент нежданно-негаданно оказался на свободе, причем не просто вольным человеком, а черниговским воеводой Претичем, заключил сепаратное соглашение с печенегами, захватил в Киеве в заложники княгиню Ольгу с тремя внуками, затем, шантажируя заложниками Святослава, заставил того отказаться от прав на киевский трон в пользу сыновей и уйти в Болгарию, навсегда покинув Русь.
Еще более масштабную картину титанической битвы варяжского и древлянского княжеских домов за Киев и Киевскую Русь рисует А. Членов. В этой битве сообразно ее титаническому уровню Добрыня Малович — созидающее славянское начало в противовес разрушительному варяжскому в лице Игоря Рюриковича — выступает прямо-таки в роли демиурга. Поспевая и здесь и там, он возводит своего племянника Владимира сначала на новгородский, а затем киевский престол; за одну пятилетку, с 980 по 985 год, проводит в Киеве широкомасштабный эксперимент по последовательной смене трех (!) государственных языческих религий, а три года спустя крестит Русь в веру православную, причем не в византийской, а в некой «чешской» ее интерпретации; добывает для венценосного племянника соответствующую его новому статусу византийскую жену заодно с Корсунем; создает прецедент Лиги Наций, заключив мирные договоры со всеми соседями Киевской Руси — Швецией
[50], Чехией и Волжской Булгарией; строит против печенегов пять поясов укрепленных городов на южных рубежах государства, основывает славную династию новгородских посадников и… нет, сдаюсь, всего не перечислить. Да и что говорить? Богатырь Добрынюшка! Еще бы, пять поясов обороны по рубежам Русской земли — это вам не хухры-мухры! Правда, археологи утверждают, что эти пояса обороны, так называемые «змиевы валы», строились веками, начиная со II века до нашей эры, Но это проблемы строителей этих валов. Или археологов. Или кого угодно, но не Членова. У того никаких проблем, и всемогущий Добрыня
[51] творит чудеса под стать самому богу.
Фантазии Горюнкова и Членова увлекают. Но все же попробуем им не поддаться и посмотреть на взаимоотношения двух якобы противоборствующих кланов, Мала и Игоря, более трезвым взглядом.
ГОТСКОЕ НАВАЖДЕНИЕ
Мне осталась от тебя черная отметка,
