В 940 году Киевской Руси, как она представлена в ПВЛ, еще нет, нет еще и города Киева в качестве ее столицы. Но практически в это самое время происходят важные события в Крымской Руси. Ольг Игорь терпит свои сокрушительные поражения сначала от хазар, а потом греков и вынужден уйти из Крыма в поисках для себя новой гарды. Почему не предположить, что он ушел в Моравию? Вполне возможно, если чуть-чуть, всего на год-другой, скорректировать даты Пешины. Если же эти датировки верны, то в Моравию ушел какой-то другой ольг руси, несогласный с политикой Игоря, посчитавший полученный от хазар урок достаточным и отказавшийся участвовать в следующей авантюре — нападении на Византию. Таким русским ольгом мог быть, например, один из братьев Игоря. Или другой родственник из не упомянутых в договоре 945 года. Или вообще любой другой ольг руси. Возможно он пришел в Моравию с небольшой дружиной, но, как можно понять со слов Пешины, отнюдь не прихватив с собой подобно Рюрику «всю русь».
Если такое предположение справедливо, то оно должно было иметь очень важное следствие: именно там, в Великой Моравии, и тогда, то есть в 40-х годах X века, в славянском окружении и при государственном славянском языке начался процесс славянизации руси, а сама идея суверенной государственности надолго увязалась для руси с Моравией и Дунаем. Эта идея нашла отражение в народной памяти и ПВЛ представлением о Дунае как славянской прародине, ее же можно увидеть в словах Святослава: «Хочу жить в Переяславце на Дунае — ибо там середина земли моей». Результат славянизации руси всего через одно десятилетие после появления первого русского ольга в Моравии, демонстрирует нам Константин Багрянородный в своем труде «Об управлении империей» равноправностью русских и славянских названий днепровских порогов.
С другой стороны, к русской истории хорошо привязывается само окончание правления Олега в Моравии — 949 год согласно Пешине. Где-то в конце 40-х годов X века появляется страна Киоав-Киова в полюдье Славинии, как они названы Багрянородным все в том же его опусе «Об управлении империей». Из административного центра этой Киовы, крепости Самват, некие архонты Руси каждую осень отправлялись в «кружение» по окрестным землям для сбора дани, которую следующим летом везли в Константинополь. В числе окрестных племен, охваченных «кружением», первыми названы древляне
[44]. В итоге так и напрашивается предположение, что изгнанный венграми в конце 40-х годов из Моравии Олег Моравский ушел на восток, на дальнюю лесную окраину его былой державы. Может быть центром его новой страны стала Древлянская земля ПВЛ, а новой резиденцией — Искоростень или Овруч? Между тем, возможно, и эту землю Олегу Моравскому пришлось отвоевывать, если ее уже успел прибрать к рукам старший конкурент.
В пользу такого развития событий косвенно говорит свидетельство археолога С. Ширинского
[45], обобщившего результаты исследований языческих погребений IX–X веков в Среднем Поднепровье. Согласно Ширинскому, среди основной массы погребений, совершенных по обряду трупо-сожжения, появляются захоронения-трупоположения с удивительным смешением христианских и языческих обрядов. Долгое время эти могилы считались норманнскими, однако С. Ширинский пришел к выводу, что они полностью соответствуют захоронениям конца IX и начала X веков в Великой Моравии. Если вывод Ширинского верен, то мы имеем объективное свидетельство переселения христиан Моравии в Среднее Поднепровье.
Другому ольгу руси — изгнанному хазарами и византийцами из Крыма Игорю — ничего не осталось кроме как попытаться, ибо ничего другого он делать не умел, в лучших традициях викингов захватить какое-нибудь другое ослабленное в данный момент государство. Вот тут-то он и мог положить глаз на Древлянское княжество. Столкновение со строптивым оппонентом (и, очень может быть, даже близким родственником) Олегом Моравским, стало последней авантюрой Игоря. И, как всегда, неудачной. Даже роковой.
ПВЛ во время описанных Т. Пешиной событий не ведает никаких Олегов. Вещий Олег давно упокоился сразу в нескольких могилах, а других Олегов ПВЛ еще не народила. На момент изгнания Олега из Моравии ПВЛ вообще не зафиксировала никаких событий: годы с 949 по 954 в ней пустые. Но цена датам в ПВЛ хорошо известна. Зато… через пару десятков лет, как раз тогда, когда западнославянские хроники возвращают Олега Моравского на Русь, ПВЛ нам подсовывает весьма подходящую кандидатуру — Олега Древлянского. Олег Моравский «возвращается на Русь» в 967 году, а Олег Моравский впервые упоминается в ПВЛ под 968 годом. В 970 году он якобы становится древлянским князем.
На первый взгляд может показаться, что ничего подходящего нет в этой незначительной эпизодической фигуре погибшего в юности древлянского князя. Однако, внимание, речь как-никак идет о русском ольге, возможно самом первом, если не считать мифического Вещего Олега, и к тому же древлянском князе. Последнее важно, так как нельзя сбрасывать со счетов теперь общепризнанный факт, что ПВЛ сознательно замалчивает и затушевывает все связанное с Древлянским государством и его правителями до их подчинения Киеву. Летописные замалчивания касаются не только Олега Древлянского, но и другого древлянского персонажа ПВЛ — князя Мала, последнего, по версии ПВЛ, представителя местной древлянской династии, которого С. Горюнков как раз считает изначальным прототипом Ильи Муромца и, следовательно, одним из углов богатырского треугольника «Святогор — Латыгорка — Илья Муромец».
БОГАТЫРСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Ах, люди слишком ветрены,
они страстей невольники,
не только в геометрии
случались треугольники. <…>
В глубокой древности
на почве ревности
дома крушили,
людей душили.
И в современности у нас, однако,
на почве ревности бывало всяко.
«Любовный треугольник»,
слова Ю. Энтина; песня из к/ф «Бедная Маша»
Гипотеза С. Горюнкова о князе Мале как прототипе Ильи Муромца опирается на отождествление Д. Прозоровским двух персонажей ПВЛ: древлянского князя Мала и безвестного Малко Любечанина, отца Добрыни и Малуши. По Прозоровскому, Ольга после захвата Искоростеня сослала Мала пленником в Любеч с поражением во всех правах, вследствие чего ПВЛ именует его в дальнейшем с оттенком уничижительности Малко Любечанином, а его детей сделала своими рабами: Добрыню чем-то вроде конюха, а Малушу чем-то вроде ключницы
[46]. Версия Прозоровского безоговорочно принята не только Горюнковым, но и многими другими историками. На сегодняшний день она, пожалуй, считается едва ли не непреложным фактом. И как-то никого не смущает, что во время «древлянской войны» и предполагаемой ссылки пленного Мала, то есть в конце первой половины X века, города Любеча вообще не существовало! По крайней мере, точно не существовало крепости или замка, которые могли бы использоваться в качестве надежной тюрьмы для лишенного власти, но высокородного и потому чрезвычайно опасного для Ольги пленника.
