— Так… — многозначительно произнес Круклис и закурил. — Всякое я мог предположить. Но такого? Послушайте, Зоенька, где вы с ним говорили обо всем этом?
— Я сказала ему о вашем предложении в столовой, во время обеда, — ответила Зоя.
— Что он ответил вам?
— Сказал, что даст ответ после ужина.
— Так…
— После ужина он попросил меня проводить его до дома и, когда мы шли, высказал мне все, что я вам только что сообщила.
— И вам не показалось, что это лишь отговорка?
— Не показалось, товарищ дядя Коля, — твердо ответила Зоя. — Он так волновался, у него даже голос дрожал. Я никогда еще не видела его таким взволнованным.
Круклис задумался. Все, что говорила партизанская разведчица, вполне могло быть правдой. И в то же время могло быть самой наглой игрой, начатой противником с того самого момента, когда Шефнера вызволили из плена. Но так или иначе главная цель, которую ставил перед собой полковник, вылетая за линию фронта, оказалась недосягаемой. И если Шефнер не лгал, если он действительно опасался навлечь на себя лишнее подозрение, то было бы ошибкой со стороны Круклиса продолжать настаивать на их встрече.
— Ситуация, — невольно произнес Круклис и взглянул на командира отряда. — Что скажешь, Федор Алексеевич?
— Боюсь, товарищ дядя Коля, что-либо советовать, — признался командир.
— Ситуация, — повторил Круклис. — Как по пословице: поехали по шерсть, а вернулись сами стрижеными. Однако давайте сделаем так. Шефнера больше не уговаривайте. Я сегодня же возвращаюсь за линию фронта. Но вы майору об этом ни слова не говорите. Пусть у него создастся впечатление, что мы о чем-то тут думаем. А тем временем специалисты точно определят истинную ценность его подарков. И если все это окажется ерундой, Зое и Ермилову придется немедленно с полигона уходить. Вам, Федор Алексеевич, об этом будет сообщено….
Глава 26
Доронин с нетерпением ожидал возвращения Медведева. Ему хотелось, чтобы майор опередил появление полковника. Хотелось полностью закончить справку о довоенном периоде жизни Барановой и представить ее начальнику, как только он появится в своем кабинете. Но неожиданно работу пришлось отложить. Позвонил дежурный из приемной наркомата и проверил:
— Вы вызывали гражданина Назарова Тимофея Захаровича?
— Назарова? — припоминая, переспросил Доронин. — А, конечно, конечно.
— Он прибыл, — доложил дежурный.
— Прекрасно. Сейчас я к нему выйду. У вас найдется свободная комната?
— Третья, товарищ подполковник.
— Иду.
Доронин быстро оделся и вышел на улицу. Приемная наркомата размещалась на Кузнецком мосту, и подполковник уже через несколько минут был там.
В приемной было несколько человек, в том числе и военных. Но Доронин безошибочно отыскал среди них того, кто ему был нужен.
— Вы Назаров? — спросил он уже немолодого бойца с широким лицом и маленькими живыми глазками, одетого в поношенную шинель, подпоясанную брезентовым ремнем, и обутого в ботинки с обмотками.
— Так точно, товарищ подполковник, — вставая со стула, ответил он.
— Давайте документы, — сказал Доронин.
— Пожалуйста, — ответил боец, расстегнул шинель, достал из кармана гимнастерки документы и протянул их Доронину.
Доронин просмотрел красноармейскую книжку, командировочное предписание.
— Как добрались, Тимофей Захарович? — дружелюбно спросил он.
— Так ведь известно как, товарищ подполковник. С фронта — на машинах. Потом на товарняке. А уж к Москве подъезжал, как все люди, на пассажирском, — ответил Назаров.
— Домой-то заглянули?
— Нет! Что вы, товарищ подполковник! — категорически отверг это предположение Назаров. — Мне как сказали у нас в особом отделе, чтоб я прямо сюда, так я без задержки с Курского и дунул на Кузнецкий.
— Ну, это они зря уж так строго вас проинструктировали, — добродушно усмехнулся Доронин. — Дома побывать обязательно надо. А фронтовику даже положено. Поэтому давайте сделаем так. Я сейчас отмечу командировочное, что вы прибыли. Отдам его вам, это на случай, если патруль остановит. И вы поезжайте домой. Отдохните с дороги. А завтра утречком приходите опять сюда. Дома-то кто-нибудь есть у вас?
— А как же? Жена, товарищ подполковник. И дочь, — довольно улыбаясь, ответил Назаров.
— Давно их не видели?
— Да уж больше года. Из госпиталя на фронт возвращался, вот тогда и заглянул на пару деньков.
— А когда в армию призывались?
— В октябре сорок первого, товарищ подполковник.
— А до октября были в Москве?
— А как же! Каждую ночь на крыше. Еще тогда четыре зажигалки потушил, — вспомнил Назаров.
«Для беседы не готов», — подумал Доронин. И сказал:
— Ну что ж, это очень хорошо. А соседей по дому еще не забыли?
— Это жильцов-то? — уточнил Назаров. — Да не только их, а и приятелей-то из них всех помню и знаю. Известное дело — дворником работал.
— Вот у меня и будет к вам просьба, Тимофей Захарыч, — перешел на серьезный тон Доронин. — Порасспросите жену хорошенько, кто из жильцов, которые перед войной или уже после начала ее уехали из дома, за время вашего отсутствия возвращались в Москву? Может, совсем вернулись, а может, кто на денек, на два заглядывал. Пусть она вспомнит. Поняли?
— Чего ж тут непонятного, товарищ подполковник? Все яснее ясного, — ответил Назаров. — Все узнаю как есть.
— Вот и хорошо. Жене ничего говорить не надо. Из интереса, мол, спрашиваете, — посоветовал Доронин.
— Конечно, товарищ подполковник. Не резон ей в наши солдатские дела лезть, — согласился Назаров.
Доронин отметил командировочное предписание.
— Значит, завтра к десяти буду ждать вас здесь, — напутствовал он Назарова и отпустил его домой.
А сам вернулся к себе. В отделе его уже ждал Медведев. С ним они просидели до глубокой ночи.
— И удивляться нечему, что Леня не нашел в Киеве никаких ее следов. Врет она все. Никогда она там не родилась и до революции не жила, — тыча пальцем в фотографию Барановой, сердито закончил свой доклад Медведев. — Ну и пройдоха…
— Думаю, Дима, тут дело посерьезней. И намного! — задумчиво проговорил Доронин. — Когда она впервые начала менять свои данные?
— В восемнадцатом. Когда за Судзиловского замуж выходила, — ответил Медведев.
— Вот когда она уже почувствовала, что с советской властью ей не по пути!
— Только не по пути или уже начала ей вредить?
— Узнаем, Дима. Узнаем, — уверенно ответил Доронин. — Лёне в Киеве еще раз придется побывать. И прояснить последнее темное пятно в довоенной биографии этой дамы.
