— Ну да, в конце концов, она же сама сказала о книге. Могла не говорить, а потихоньку все проверить и оставить марку себе. Мы бы и не узнали ничего, — подтвердил Артем. Тата благодарно посмотрела на него.
— А я бы ее обыскал. В смысле, обыскал бы ее комнату, — в разговор, как и ожидала Нина, вступил Гоша. — Если вы все тут такие богатые, чтобы кидаться десятью мультами, то дело ваше. А я человек бедный и не гордый. Мне эти деньги не помешают, так что я на стороне тети Веры.
— Сыночек, не надо, не позорься. — Ольга Павловна говорила тихо, но решительно. Губы у нее дрожали, и Нине отчего-то стало ее жалко. — Я понимаю, что решение деда тебя расстроило, но нужно оставаться человеком в любой ситуации. И да, Верочка, тебя это тоже касается. Мы некрасиво ведем себя по отношению к Нине, а она ведь наша гостья, причем поневоле.
— О, наша почетная святая заговорила. — В голосе Веры Георгиевны зазвучал неприкрытый сарказм. — Оля, зная тебя столько лет, я все равно не перестаю удивляться, как прочно ты вжилась в свою овечью шкуру. Тебе самой-то не надоело?
— Вера, перестань. — В голосе Рафика послышался металл, но Веру Георгиевну было уже не остановить.
— Что перестань? — Она вскинула голову и обвела глазами собравшихся. — Что именно я должна перестать? Может быть, перестать пора именно Ольге. Перестать врать нам всем, как она делала всю жизнь?
— Вера, пожалуйста. — В голосе Ольги Павловны послышались слезы. — Я не врала. Никогда. Никому. С самого начала я говорила правду. И Саше, и Георгию Егоровичу.
— Тетя Вера, мама, вы о чем вообще? — Тата растерянно переводила взгляд с матери на тетку и обратно.
— Ни о чем, Таточка. Все в порядке. — Ольга Павловна даже задыхаться начала от охватившего ее волнения.
— Опять врешь. — Вера торжествующе тыкала в нее указующим перстом. — Ну же, скажи своей ненаглядной доченьке о том, что она на самом деле вовсе не Липатова. Расскажи уже всем, что мой брат подобрал тебя брюхатой и женился, чтобы покрыть твой позор. Или что, ты думала, что никто из нас этого не узнает?
— Мама, — в голосе Таты звучал ужас, — что она говорит? Мама…
Ольга Павловна затравленно молчала.
— Я, в отличие от твоей матери, говорю правду. — Вера неслась со скоростью локомотива, который уже невозможно было остановить. — Сашка на своих подводных лодках облучился. Схватил какую-то там дозу радиации, поэтому у него не могло быть детей. Он с твоей матерью учился в одном классе и вроде даже был в нее влюблен, но когда уехал в военное училище, она начала встречаться с кем-то другим. С каким-то козлом, который заделал ей ребенка и сбежал. Сашка приехал в отпуск и нашел ее всю в слезах и в губной помаде. Пожалел, женился.
— Да, он меня пожалел. — Голос Ольги Павловны звучал тихо, но в нем был слышен вызов. — В отличие от тебя, Вера, Саша был способен на жалость. И Георгий Егорович тоже. Это я настояла на том, чтобы Саша сказал родителям, что его невеста беременна не от него. Я не хотела входить в семью обманом. И до конца своих дней буду благодарна Липатовым, что они приняли меня, несмотря ни на что. Да, Саша не мог иметь детей, но Тату он с самых первых дней считал своей дочерью, а Георгий Егорович — внучкой. Он действительно ее любил и дом ей оставил, потому что любил. А все остальное не имеет значения, и твои злобствования в том числе.
— Погодите. — Гоша подошел к матери и схватил ее за руку. — Если папа, — он поперхнулся этим словом и откашлялся, чтобы продолжить, — если Александр Липатов не мог иметь детей, значит, я тоже не его сын? А кто тогда мой отец, мама?
— Вот-вот, — Вера Георгиевна засмеялась, словно закаркала, — эта святоша еще Сашке и рога наставляла. Он один ее грех покрыл, так она, пока он в плавании был, еще с кем-то спуталась.
— Не смей, — Ольга Павловна выпрямила спину, теперь она выглядела грозно и надменно, ничуть не менее надменно, чем ее золовка, — не смей говорить гадости ни про меня, ни про Сашу. Твой брат был святой. Тебе этого не понять. Не было для него ничего мучительнее, чем невозможность стать отцом. Он любил детей, считал, что в семье их должно быть несколько, чтобы жили дружно, чтобы опора в жизни была. Ваш пример ничему его не научил, ничему. Вы же, Липатовы, всю жизнь, как пауки в банке, прожили, друг друга ненавидя. Нет у вас родственных чувств. Нет. А он мечтал, чтобы были. Поэтому, когда Таточка во второй класс пошла, мы и приняли это решение — усыновить ребеночка.
— Мама! — Гоша вскрикнул тонко, по-заячьи, а Тата подошла и решительно обняла младшего брата. — Мама, я что — неродной?
— Гошка, ты у нас самый родной, — успокаивающе сказала Тата и погладила его по вихрастой макушке. — Тебя в дом принесли, когда тебе три месяца было. Помню, что мне было так интересно на тебя смотреть. Я тебя сразу полюбила. И мама, и папа, и все…
— Неправда, — из горла Гоши вырвалось сдавленное рыдание, — не все. Дед меня ненавидел. С самого детства терпеть не мог. Я все думал, за что он меня так, а оказывается, это потому, что я неродной.
— Гошенька, да бог с тобой. Я же, как выясняется, тоже ему была по крови неродная, но он меня любил.
— А меня — нет. Меня вообще никто никогда не любил, кроме, кроме… — Он задышал открытым ртом тяжело-тяжело, как будто воздух внутри кончился, а затем махнул рукой и выбежал прочь из столовой.
— Бинго, — задумчиво произнес Николай, — прекрасный семейный ужин. Впрочем, вполне достойный нашей семьи. Браво, мама, тебе удалось-таки выпустить джинна из бутылки. Хоть бы в память о Витьке обошлась без скандала.
Услышав о старшем сыне, Вера Георгиевна побледнела еще больше, всхлипнула и опрометью бросилась вон из комнаты. Николай, тяжело вздохнув, пошел следом за ней.
— А как же ужин? — растерянно спросила Люба. — Остынет же все.
В столовую вошел Никита, выражение лица которого было задумчивым. Оглядел расстроенные лица собравшихся, подошел к Нине, отвел ее в сторону:
— Что здесь случилось?
Она коротко рассказала ему о сцене, которой только что стала свидетелем.
— Господи, да что же здесь происходит-то! — в сердцах сказал Чарушин. — Каждые полчаса новости. Прямо жаль, что пропустил такое представление. А я между тем только что тоже стал свидетелем интересного разговора. Наша вдовица по телефону с кем-то разговаривала.
— Вдовица — это Марина Липатова? — уточнила Нина.
— Она. В библиотеке она была, а я зашел книгу на место поставить, брал детектив на ночь почитать. И слышу, как она у кого-то спрашивает, приехал он уже или нет.
— Приехал? Кто приехал? — Голос Нины звучал очень ровно, так ровно, что и не догадаешься, что она волнуется.
— Не знаю. Она спросила: «Ты уже приехал? То есть ты уже здесь? Хорошо, а то мне кажется, что я одна с этим не справлюсь». Мне подслушивать было неудобно, тем более что она так на меня посмотрела, будто сейчас на месте испепелит. Я книгу поставил на стеллаж и ушел. Но интересно мне, с чем таким она не может справиться и кого позвала на помощь.
