— Сколько? — тихо прошептал я.
— Я вам вколол морфин, боли вы не должны чувствовать…
Рядом кто-то всхлипнул, скосив глаза, я увидел Михайлову и одну из девчат медсестер.
— Сколько? — так же тихо повторил я.
— Полчаса не больше.
— Позови ко мне того командира что приехал. Который с Майоровым разговаривает.
Чувствовал я себя хреново, мысли плавали. Видимо от сильной кровопотери. Ног я не чувствовал, да и низа живота тоже.
Крапивин развернулся и окликнул командира, который, несмотря на шум в ушах, я хорошо слышал, сообщил о том, что прибыл от Сталина.
* * *
Командиры отошли, дав капитану Омельченко пройти к лежавшему на брезенте раненому. Даже на первый взгляд было видно как все плохо. Фактически парня, еще совсем мальчишку разорвало пополам. В остатках живота были видны никелированные зажимы, которые зажимали артерии и вены, останавливая кровь. Виднелись белые изломанные кости в жутких ранах. Врач даже не пытался перевязывать, понимал что бесполезно.
— Оставьте нас, — тихо попросил лежавший на брезенте командир. Было видно, как окружавшие его люди уважают раненого. Мгновенно, как будто по приказу люди сделали несколько шагов назад, только военврач продолжал суетиться у тела раненого.
— Кто вы? — последовал тихий вопрос.
— Капитан Омельченко, прибыл сюда по приказу наркома товарища Берии, чтобы передать личное письмо от товарища Сталина.
— Прочтите, — тихо попросил раненый и судорожно закашлялся кровью. Военврач помог Фролову перевернуться на бок и откашляться, после чего вернул его в прежнее положение.
Капитан не теряя время, быстро вскрыл запечатанный конверт и прочел сообщение.
— Вот как, а я готовился к побегу. Даже документы и форму… кха… кха… подобрал… Дай!
Капитан вложил в слабую руку лист бумаги. Пачкая белый лист окровавленными пальцами, раненый сжал их, крепко держа послание.
Тело раненого все чаще и чаще скручивала судорога кашля. Было видно, как быстро он терял силы.
— Планшет… открой.
Капитан наклонился и открыл лежавший рядом с раненым планшет, предварительно убрав с него кобуру.
— Тетрадка… там моя биография. Запечатай ее, не открывая. Отдашь лично Сталину… Лично… Он все поймет… кха.
Тело раненого снова скрутила сильная судорога кашля.
— Что имеем не храним, а потерявши горько плачем, — слабо усмехнулся раненый. — Капитан, личная просьба Сталину… Кха-кха…
— Слушаю, — ближе склонился капитан.
— В дивизионе есть моряк… Мишин, позаботьтесь о нем и о его семье… родственники… жаль поздно понял, — раненый слабел, это было видно по длительным паузам, что он делал.
— Старший после меня остается майор Филатов. На дивизионе Майоров… — видимо в эти слова раненый вложил все силы, потому что откинулся назад и потерял сознание.
Приложив пальцы к шее, пачкая ее кровью, Крапивин тихо сказал:
— Все, сердце остановилось.
14 июля. 15 часов 23 минуты. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Сталин стоял у окна и дымил трубкой, выпуская дым в открытую форточку. На столе за его спиной лежала открытая простая ученическая тетрадь, рядом вскрытый плотный пакет со штампами «совершенно секретно» и рапорт от капитана Омельченко. Сталину было грустно, и немного обидно. Случайности на войне обычное дело, но чтобы так, когда уже практически все было решено, все насмарку… Это было очень обидно.
Заметив, что трубка погасла, Сталин очнулся и, подойдя пепельнице, выбил ее. Взяв из шкафа любимые папиросы, Сталин стал набивать трубку, не сводя взгляда с тетради.
— Победа девятого мая сорок пятого? Союзники? Перестройка говоришь? Кукурузник? Развал Союза? — как заведенный говорил хозяин кабинета. — Я вам устрою… ПЕРЕСТРОЙКУ!
Эпизод первый.
Последним, прежде чем глаза закрылись я запомнил отчаянный взгляд осназовца, что склонился надомной.
Если кто думает, что после смерти не бывает светлых коридоров-туннелей в небо, то он ошибается. Честно говоря, я сам в них не особо верил. Все-таки при первой гибели ничего похожего не было, но факт остается фактом. Моя душа вознеслась к этому туннелю. Все вокруг стало темным и не цветным. Я видел, как забегали бойцы, как у моего тела столпились командиры и неизвестный осназовец им что-то говорил, убирая мою тетрадку в свой планшет. Филатов в своем синем, а сейчас темно-сером комбинезоне и Саня кивали. Видимо осзназовец передал им мои слова. Звука не было, а потом меня втянуло в тоннель.
Дальше меня закрутил круговорот воспоминаний, причем старых, и новых, о которых я до этого не помнил, вернее не знал…
Я не отвлекаясь на этот круговорот впитывая информацию как губка завороженно наблюдал как приближается конец туннеля и яркий свет. Потом вспышка и я понял, что лежу на песке.
Вокруг слышались радостные крики, большей частью детские, рев водных мотоциклов, катерка где-то поблизости и чей-то голос, просящий не заплывать за буйки. Говорили на английском, я оказывается, его прекрасно знал.
Открыв глаза, я посмотрел на пять склонившихся надо мной голов, чуть позже к ним присоединилась шестая. Девочки лет трех. Я вдруг понял, что это моя дочка.
— Что, так сильно прилетело? — спросил Саня Майоров, положив мне руку на лоб. Рядом стояли Ольга, в новых воспоминаниях вроде как моя жена, но я не был уверен. Еще Макс Бутов, Адель Самакаев и Гога Индуашвили. Все они были в пляжных футболках и шортах с сандалиями на босу ногу.
— Где я? — тихо спросил я, с трудом подавляя панику.
— В смысле? — удивился Макс. — Сам же вытащил нас на этот курорт на Кубе? Сколько собирались, то у одного времени нет, то у другого. А тут ты нас в охапку и на самолет. Третий день отдыхаем… Так как ты?
— Непонятно… Почему я вас знаю? Вы же остались там… в сорок первом?
— Хорошо тебе мячом прилетело, — с какой-то непонятной интонацией проговорил Адель, и они все переглянулись.
— Что с тобой? — спросила Ольга.
Приподнявшись на локтях, я осмотрелся. Судя по обстановке мы играли в волейбол, была натянута сетка, да и с другой стороны стояли и переговаривались игроки. Один из них заметив, что я привстал, развел руками, вроде как: Вы играете или нет?
— Давай я помогу тебе встать. Пойдем в гостиницу под кондиционер, там тебе лучше станет, — помог мне встать Саня, после чего тихо сказал Ольге. — Похоже на тепловой удар.
Рядом вцепившись в мои шорты, сменила девочка.
«Руся» — вдруг «вспомнил» я ее имя. — «Руслана».
От помощи я не оказался, и меня отвели в такси, где мы на двух машинах доехали до гостиницы. Дальше я помнил смутно, были врачи, что-то диагностирующие, были новые лица для старых воспоминаний. Они меня повергли в шок, отчего я на несколько дней впал в ступор, переваривая новые воспоминания. На следующий день после того как у меня случился «тепловой удар» прилетели мои родители и младший брат. Оказалось, в этой жизни у меня была семья. Да-да. Именно это и повергло меня перематывать новую жизнь заново.
