– У меня, бля, к тебе вопрос. Ты че? Ты ж первый звал назад, – оборвал его Котов, не отрываясь от бинокля, и передернул: – Вертаемся! Пройдем огородами!
Гайдук ответил твердо:
– Когда я звал, этих там не было. Не так?
– Короче. Ладно. Справляй бла-бла пореже.
– Че, думаете, было бы? Ну, если б это… засекли? То че? – с проникновенной наивностью вопросил Шапинский.
Я ясно вспомнила рисунок гусениц, каждый сцепленный с соседним шагающий сегмент. Отчетливо, как на картинке. Представила мизерный градус, на который отклоняется машина от основного пути… Десяток лишних метров. Секундное дело. Всех и разом.
Встала тишина, отчетливее потянуло сырым холодом с полей. Взводный снова приник к биноклю.
– Ты гля! – вдруг чем-то воодушевился он и передал бинокль мне.
Удушливые черные клубы осели наземь. Руки мои еще тряслись, я долго не могла «поймать» картинку. Справилась кое-как. Как только отлично детализированные сосны, холм, дорога и кладбище перестали нырять и метаться, взводный спросил нетерпеливо:
– Видишь? Ну?
И я увидела. В углу обзора необъяснимо отчетливо видны были качели. Две крохотные былинки с поперечиной. Как – непонятно, но аттракцион Песково, лежащего в долине, был виден и отсюда.
– Ну?! – нетерпеливо добивался Котов.
– Атас. Это же качели.
– То-то. Те самые. Как на ладони.
Я передала бинокль дальше.
– Живучие, блядь.
– Хрена. Это неспроста, – кивнул сам себе Котов. – Те, кто по нам вчера долбашил, не ошиблись. Песково накрыли, а меточку себе портить не стали. До будущих времен. И наводчик без надобности. Сводились сто пудов по этой хрени.
– Зачем?
– Зачем? Вот это вот вопрос. Понятия не имею. Жалко, раньше не допер. Снести бы эту диснеевскую виселицу на хрен.
– Как снести?
– Тупо. Свалить столбы.
Он сплюнул с досады.
– Поздняк метаться. Теперь что? Нас там уже нет, – влез между нами Сотник. – Ну, ходу, что ли? На Удачу. Или дождемся следующей роты слонов?
– Ну, это – хуй. Подъем, братва! Отлипли. И ко мне.
Мы скучковались. Котов развернул измученную карту.
– Короче. Вот. Село Розлучь. А вот коровник на отшибе. Там станем до ночи, дальше поглядим.
После такого марш-броска коровник оказался воистину райским местом.
Гигантское сооружение эпохи последних пятилеток, на первый взгляд, имело досадный недостаток: в нем не было крыши. Очевидно, в свое время местные находчиво использовали ее для нужд отопления, не обременяя себя лесозаготовкой. Но размеры коровника оказались таковы, что мы все же обнаружили сухое и теплое пространство под полноценным навесом. Здесь хранилось душистое сено. Я не помню, как провалилась в копну, сразу оборотившуюся пустотой, и только запах трав лишь несколько секунд покачался передо мной пятнистым мелким разноцветьем.
Не надо. Я не хочу того, что сейчас будет. Еще не помню чего, но желаю именно наоборот: пусть это твердое станет сном, а явью останется теплая пустота перед закрытыми глазами.
– Вставайте.
Нет, я не хочу.
– Эй, да давайте же, вставайте!
Что? Когда? Оно. Проснулась.
Голод. Он проснулся секундой раньше меня, и зевала я сведенным ртом, полным слюны. Продрав глаза, выбралась из сена. Одеваться не требовалось: все, в чем я была, включая ремень и обувь, ночевало на мне.
– Эй, поднимайтесь! Ну?
Сотник. Обеспокоен.
– Что надо? Я так спал! – мечтательно сказал Шапинский.
Сотник хмурился молча. Безмолвный мятый Котов имел вид ребенка не старше двух лет, не понимающего происходящего и не нуждающегося в понимании. Подозрительно озирался Гайдук. Один Довгань бодро жестикулировал, показывал на длинное окно, заколоченное фанерой, с большой рваной дырой посередине. В дыре были видны несколько хат и задний двор.
Он сипел таинственно:
– Давайте, шевелитесь! Старуха встала.
– Какая, на хуй, старуха? Ну и что?! Ты щас в зуб выхватишь. Отвали!
– Вон!
По двору действительно прошла с ведром бодрая бабка в фуфайке и скрылась за низкой дверью сарая.
– И?
– В хлев пошла. Там корова.
– И?! – Я наряду с другими начала терять терпение.
Старуха не стала ждать всеобщего прозрения, деловито выкатилась из сарая и скорым шагом двинула прямиком в нашу сторону. Одновременно очнулся Котов.
– Если спалит, поднимет хай, – ровно сказал он и еще секунду оставался неподвижен.
Потом громко зевнул и шепотом скомандовал:
– Налево, бегом! Шмотки собрать до последней. И чтобы тихо. Убью.
Мы передислоцировались. Наблюдение за объектом продолжилось сквозь щель из дальнего помещения. Рисковали не успеть. Но бабка переоценила свои возможности, не выдержала собственного бега и на ходу вцепилась в радикулитный бок.
– Лечись, мамаша, – прошептал Шапинский сочувственно. – Чего ей надо?
Старуха разогнулась и несмело покачала закостенелыми бедрами, как школьный физрук на пенсии.
Довгань оглушительно просвистел:
– Сено брать. У ней там корова.
– Ты что, сквозь стену видишь?
– Блядь, я свой сидор забыл! – растерянно сказал Шапинский.
– Где?!
– Да это…
Тут бабка добралась до места. Прямо перед входом она вдруг свернула, с набега взобралась на небольшой дощатый настил с опорой на подоконник. Постанывая, сняла фанерный щит окна и таким своеобразным образом проникла в наш коровник мимо двери. Дверь, верно, существует для гостей вроде нас, заколочена намертво. Мы притихли. Если снаружи нам было бабку видно, то изнутри о происходившем оставалось судить по звукам.
– Лезет…
– Тс-с-с. Заправится и свалит.
Два-три шороха – и установилась подозрительная тишина. Кто-то вошел. И не вышел. И стих, будто притаился, как и мы.
Четверть часа мы промучились немой собственной неподвижностью, перекидываясь непонимающими взглядами.
Молчание еле слышно нарушил Гайдук:
– Прячется, что ли?
– Тс-с!!!
– Ждет чего-то.
– Може, сидор нашла? Испугалась?
С ненавистью Котов глянул на помалкивавшего Шапинского и не ответил.
– Не. Молчать не стала бы, – спас того Довгань.
– Тихо!
– Хэлло, детка! – вдруг взревел новый голос.
