«Назад!» – знакомым голосом каталось в голове.
Звездопад сыпал мне в лицо. Сгорали алмазы неба, не долетая.
«Назад!»
Ан нет. Теперь назад не отмотаешь.
Беспощадно снова прокрутились в голове события его последних минут. Я ползала тогда, зажмурившись, по насыпи. А за моей спиной стоял бетонный столб мачты освещения. В Пескове их сохранилось не больше трех. Во время последнего артобстрела этот частично разрушился, но некоторое время продолжал сохранять неустойчивое равновесие. Взрытая земля в какой-то момент не удержала основание, и мачта стала заваливаться в мою сторону. Ушаков броском выкинул меня из опасной зоны. Но крена не выдержала нарушенная арматура, в падении столб криво надломился и зацепил его самого. Все, что успел начвзвода, это накрыть меня сверху. Меня удар вдавил во взрытую землю, а ему перебил спину и шею.
Здоровой рукой я потрогала свой воротник. Влажный у шеи, он подсох по краю и встал колом. Кровь на мне, Ушаков. Твоя кровь. Сказать бы «глупо», если бы не страшно.
Порыв ветра донес до меня обрывки разговора у костра. Тема та же: «что теперь?» Я не вслушивалась. Вместо того лежала и думала, что лично мне следует как можно тише отползти за выступ бетонного блока и после скрыться так, чтоб никто меня не обнаружил. Гайдук сказал, что я никчемная. Но даже он ошибся. Я отнюдь не просто бесполезна. Я несу вред.
Ни за кем, кроме меня, не полез бы Ушаков. Ведь он предупредил меня не раз. Любой из пацанов на моем месте поплатился бы за собственную глупость. Печально. Что ж. Меня же требовалось спасти. Плевать, что я выносливее любого и сильнее многих. Мой хромосомный перевес требует самоотречения напарника. При таком неравенстве ущербны оба. Потому что низводят друг друга до уровня слабейшего.
Остановиться. Остановиться! Мне здесь не место.
Решение исчезнуть манило, хоть верным казалось лишь на первый взгляд. Часть вторая повествования под общим заголовком: «Баб не брать!» Котов. Если я исчезну, он во что бы то ни стало останется, чтобы найти меня. Без слов об этом знали я и Котов, Гайдук, наверное, догадывался.
– Ублюдки, бля, – послышалось издали.
Я поднялась с третьей попытки и подошла к костру узнать, какое событие вызвало такую живую реакцию.
– Чего там?
– Вот, зацени, бля.
Сотник брезгливо, в двух пальцах передал мне альбомный лист бумаги, в свете фонаря такой белой, что на изломе уходит в синеву. Вид ее был таким офисным, таким кипенно-неуместным здесь, что не привлечь внимания не мог.
– Что это?
– Читай. Вон там еще. Да их полно кругом.
Полный ворох Довгань подбросил в костер. Я перевернула свой листок.
«НЕ БУДЬ СЛЕДУЮЩИМ!»
Дальше шел шрифт помельче. Я наклонилась к костру и дочитала.
«Солдат! Мы предлагаем тебе остаться живым и не стать убийцей. Подумай о родителях и близких!»
– Еще не все. Вот тут.
Я взяла второй отрывок.
Котел плотно закрыт.
Ваш руководящий состав из передового командного пункта в спешном порядке покинул зону боевых действий, бросив вас на произвол судьбы.
Не дай превратить себя в пушечное мясо.
Бросай оружие и сдавайся.
Сохрани свою жизнь для родных и близких».
– Откуда это могло взяться? – растерялась я.
– Та с неба прилетело. Взэуууу – дщщщщ! – Шапинский рукой показал баллистическую траекторию снаряда, «долетел» ладонью до земли и, как фокусник, вынул веер листовок из стопки.
– Это деза́! – прошипел Гайдук.
– Ну а то. Гля, как работают, подонки! Тут не без Старшего брата.
– Ага. Гостинцы с Кацапетовки. Много надо ума такую бумажку состряпать?
– Что они думают, что хоть один хрен после этой гребаной промокашки развернется да втопит до хаты?
Я украдкой глянула на Гайдука. Будь он один, верно, уже бы так и сделал. Другие… не знаю.
– …сейчас отдышимся, – тем временем говорил Котов, – и двинем западной тропой на пригорок. Приказ начроты пока никто не отменял. Если на высоте стояла наша батарея, должно быть, там сигнал хороший. Оттуда свяжемся со штабом и узнаем, что за хуевина такая с артиллерией и прочее насчет котла. Дадим координаты, чтоб ни одна своя сука нас не зацепила, и будем двигаться по предписанному маршруту. Вперед, до батареи, или уж назад, как прикажут.
– По мне, так лучше в эфире вовсе не светиться. Мало ли кто тут бродит и с чем? Молчком валить назад, той же тропкой, тем лучше, чем быстрей. Нет-нет, да и выберемся. – Гайдук бесстрашно потянулся и щелкнул пальцами.
Уходим так? Меня стегнула мысль, что шестеро наших, остывающих теперь в этой земле, – пустые жертвы. Никто не ответит за них.
– Если Ушаков был прав насчет окружения, выберешься ты пред самы очи вооруженного ополчения, – вдумчиво отозвался Довгань.
– А мы тихонько. Разуть глаза, уши. Леском, огородами, как где. В шею никто не гонит.
– А если это в реале котел? А наша батарея так и не вернулась. Где-то тут пацаны! А ну, как они, как мы, без связи? Положат пушкарей и пушки приберут – те и знать не узнают! Давайте их, что ли, чутка пошукаем… – неуверенно возразил Сотник.
– Кого?! И где ты собираешься искать?
Гайдук выразительно посмотрел на сырой холм, потом на Котова, будто в поисках сочувствия, и продолжал:
– Ну, братцы! Вы того. Начроты был да сплыл. А мы куда попрем? Что будем делать сами? «Взвод». Четыре салаги да два курса́-недоучки. И у тех мозгов кот не доплакал. Сорок часов на стрельбище на обоих. Остальное – два месяца конспектов. Вояки, блядь. Да-да, ручки-тетрадки! Школа, блядь!..
– Стоять! Курсы́ среди нас?! Да ты загнал… – Сотник смерил Гайдука недобрым взглядом.
– Кто? – вцепился в Гайдука Котов! – Кто тут не срочник?
– Я, – откликнулась я и подняла палец.
– Еще? – почти хором переспросили Котов и Сотник, не взглянув в мою сторону.
– Ну я, я! – Гайдук козырнул мягкой ладонью. – Полегчало?
Лица вокруг обильно омыла досада. Не странно. Я должна была догадаться! На стрельбище я встречала Гайдука. Его и Ушакова, тот был моим наставником. Остальных видела впервые.
– Так вот, пушкари, – вставил Гайдук в недоуменную паузу, – как старший, приказываю вам разворачивать оглобли да чесать взад, пока можно.
Котов едва приподнял руку, и Гайдук вмиг пропал в канаве за навалом земли, только берцы дрыгнулись. Завозился, застонал. Вместо помощи Котов напутствовал его нравоучительно:
– Кто сказал про «можно»? Никто ничего такого не говорил.
– Мать твою. Ты что, охуел?
