К шампанскому и вину мы не притрагивались.
Как-то Хакаранда, Хулио и я сидели вместе на кухне, попивая лимонад, и Хакаранда вдруг сказала:
– Я должна сообщить вам обоим одну вещь, которая вчера подтвердилась.
– Какую вещь? – спросил Хулио.
– Мы все что-то подозревали, но теперь никаких сомнений нет. Никто в этот дом не вернется. Они давным-давно погибли на шоссе около Ногалеса.
– Никто сюда больше не заглянет, – произнес Хулио.
– Малыш тоже погиб? – спросила я.
– В новостях сказали, что да. Долго не могли установить их личности. У них оказалось много личностей.
Мы все знали, что в Мексике полно пустующих домов, куда никто никогда не вернется.
– Я собираюсь тут оставаться, пока не найду другую работу, – заявила Хакаранда.
– Я тоже, – сказал Хулио. – Я тоже, – подхватила я.
Хулио охотно позволял мне вокруг него крутиться. Он продолжал ухаживать за садом, потому что, говоря его словами, сад – это святое. Я держала садовые ножницы с ощущением, будто держу его руку. Мешки с сухими листьями, лестница, садовые ножницы, грабли, сетка для чистки бассейна стали для меня частями его тела.
В один прекрасный день я увязалась за ним в гараж. Ему понадобилось удобрение для подкормки магнолии. Мешки удобрений лежали, сваленные кучей, возле огромной канистры с бензином, оборудованной бензопомпой, совсем как на заправочной станции.
– Достаточно одной спички, одной маленькой искры, всего одной спички, чтобы дом взлетел в воздух, – произнес Хулио, направляясь в глубь темного душного гаража.
Там Хулио в меня вошел. Он всей своей тяжестью придавил меня к дверце «Мерседеса», так что дверная ручка врезалась мне в попу.
Хулио крутанул меня вбок, распахнул дверцу машины, и под его напором я упала спиной на сиденье, свесив наружу ноги. В машине пахло кожей и духами. Хулио откинул с моих бедер розовый подол, потом стащил с меня трусы, скатав их вниз по ногам. Я услышала стук слетевших на пол шлепок.
После этого Хулио поселился с нами. Утро он проводил в саду. Подрезал деревья и кусты, косил траву, обрабатывал химикатами бассейн. Вечером мы смотрели фильмы.
Сначала мы спали в моей комнатенке для слуг на моей узкой кровати, но через пару дней перебрались в хозяйскую спальню, где плескались в джакузи и катались по широченному матрасу. Хакаранда не возражала: к тому времени она сама уже завладела детской кроваткой с бортиками в форме дельфинов.
Что я обожала, так это обследовать туалетный столик сеньоры Доминго. В одном ящичке хранилось не меньше пятидесяти тюбиков губной помады. В другом – штук двадцать флаконов с духами. Я перепробовала всё. Обмазывалась с головы до пят гелем из орхидеи, на колени и локти накладывала крем с золотой пудрой. Душилась «Шане-лью № 5».
Под раковиной я нашла шкатулку с драгоценностями. Она была не заперта, просто завернута в полотенце. В шкатулке лежали два массивных золотых ожерелья, золотые часы «Ролекс» и кольцо с крупным бриллиантом. Кольцо село мне на безымянный палец как влитое. Так я в нем и ходила.
Когда мы стали любовниками, у Хулио наконец развязался язык, и я узнала кое-что о его жизни. У него была странная манера повторять одну и ту же фразу по два, по три раза, но обязательно слегка ее переиначивая. Постепенно я начала улавливать в его речи ритм и вообразила, что на севере Мексики так изъясняются все.
– Я просто вляпался, – говорил он. – Иначе не скажешь. Меня выловили из реки, как водяную крысу. Я человек-крыса, пойманный в реке. Да. Я сломал шею одному парню. Я вляпался.
Меня он называл Принцесса Ледиди.
– Ты одна-единственная, – говорил он. – Я бы ради тебя вылизывал себе ботинки, я бы ради тебя стоял весь день под дождем. Только ты, Принцесса Ледиди.
Я решила не объяснять ему, почему ношу имя леди Дианы, ведь свое сердце мне разбивать совсем не хотелось.
– Меня схватили у самого берега, когда я уже переплыл реку, но пограничник, который меня охранял и следил за мной, на миг отвернулся и дал мне шанс, – рассказывал Хулио.
Хулио убил солдата пограничной службы США. Поэтому он был садовником не в Калифорнии, а в Акапулько.
Раньше Хулио работал на ранчо сеньора Домин-го, а вырос он в Нуэво-Ларедо. После убийства пограничника ему ничего не оставалось, как уплыть назад в Мексику. Сеньор Доминго быстро его спрятал и отправил подальше от американской границы. Он взял Хулио садовником в свой дом в Акапулько. По словам Хулио, ни к чему на свете сеньор Доминго не питал большей ненависти, чем к пограничной службе Соединенных Штатов.
– Мне пришлось жить так, будто я утонул, мне пришлось притвориться, будто я растворился, пропитался водой и упал на морское дно. Вся американская погранслужба уверена, что я утонул в Рио-Гранде,
[7] Рио-Браво, – говорил Хулио.
Теперь я поняла, почему Хакаранда к нам не цеплялась. Хулио убил человека голыми руками. Ей было известно, что он сдавил тому пограничнику шею и выкрутил ее, точно ветку молодого дерева.
Полгода мы прожили в доме втроем, ожидая, что все как-то само собой утрясется. Это ожидание напоминало по ощущениям одну мою долгую детскую болезнь – длинную череду дней без малейшего представления о том, когда я опять пойду в школу. Я лежала с сильным жаром в гамаке. Дни и ночи напролет мама качала этот гамак и отмахивала от меня мух, хотя у нее наверняка отваливалась рука. На нашей горе невозможно вернее выказать свою нежность и любовь к другому человеку, чем отгоняя от него мух. У меня все внутри переворачивалось, когда по телевизору показывали, как мухи сосут влагу из глаз африканских детей. Никто их не смахивал, даже киношник. Этот тип из Нат Гео преспокойно снимал мух, пьющих детские слезы.
Как-то я призналась Хулио, что устала сидеть взаперти, и он устроил мне дневную экскурсию.
Это был мой первый выход из дома. Я переоделась из форменного платья в собственные джинсы и футболку, которых не надевала с того самого дня, когда приехала с Майком. Внутри старых одежек мое тело ощущало себя по-новому. Недаром же я ходила по мрамору, спала в холоде под ворохом одеял и ночь за ночью наслаждалась ласками Хулио.
От мраморного дома мы сбежали прямо по склону к пляжу Калета.
Всю дорогу Хулио держал меня за руку.
– Ты моя малышка, – повторял он. – Пальцы не разжимай.
Хулио ловил кайф, обращаясь со мной как с маленькой. Я даже ждала, что он вот-вот вынет из кармана носовой платок и вытрет мне нос. Так ведет себя старший брат, сопровождающий сестренку в кондитерскую. Мне нравилось быть его деткой, и я радостно скакала с ним рядом, совершенно забыв о том, что он убийца.
