Татары переглянулись и, крикнув что-то на своем наречии в ответ, с визгом бросились на него вновь. А воевода, словно играя со смертью, все медлил, глядя, как татарские клинки приближаются к его груди. И вдруг хлестким движением снизу вверх отбил сразу обе сабли, да так мощно, что они вылетели из рук у нападавших. А следующим движением он рубанул поверх голов татарских и срубил навершия с обоих шлемов. Словно отрубленные собачьи хвосты, упали они на снег. А со второго татарина, что был выше ростом и шире в плечах, вслед за навершием вообще слетел шлем, обнажив бритый череп и мясистое лицо.
– Что, отрубил я ваши поганые хвосты? – расхохотался в лицо обезоруженным татарам воевода, наступая на них. – А сейчас и головы ваши вслед отправлю.
И не теряя больше времени на разговоры, обрушил удар левой руки на шишковидный шлем второго противника. Тот попытался увернуться, но только открыл шею, и удар распорол ее, вскрывая вены. Голова осталась на месте, но татарин рухнул замертво. Второй же мощнотелый багатур вновь удивил воеводу. Вместо того чтобы бежать или просить пощады, он без оружия бросился на Коловрата, да так стремительно, что тот не успел заколоть его. Обхватив Коловрата за пояс, татарин сшиб его с ног и повалил на снег. А там уже стал душить. Отбросив мечи, Евпатий попытался оторвать его руки от своей шеи, но выходило это с трудом. Татарин навалился на него всей своей массой и душил, не давал ни мгновения опомниться. Как ни старался воевода сбросить с себя этого багатура, пиная его ногами, ничего не выходило. Уже теряя сознание, Евпатий вспомнил заветный прием из прошлой жизни и, выпростав руки, позволил татарину душить себя еще мгновение свободно, а сам нанес ему удар в мясистый кадык кулаком. Татарин захрипел и чуть отшатнулся назад, хватка на шее ослабла. Но этого воеводе хватило. Не теряя ни мгновения, он выхватил из ножен на поясе длинный кинжал и едва успел уткнуть его в брюхо врага, как тот пришел в себя и вновь обрушился на него. В этот раз все кончилось быстрее. Клинок прошил кожаный панцирь, и багатур сам насадил себя на его острое жало. Еще какое-то время он истекал кровью, хватаясь за жизнь, и пытался вновь душить Коловрата, но силы быстро покинули его. Багатур обмяк, навалившись всей тушей на Евпатия, и затих. А тот, поднатужившись, спихнул с себя мертвого татарина.
Тяжело дыша, Коловрат подхватил два своих меча и встал. Но тут же был вынужден опять рухнуть на снег – татарская стрела просвистела совсем рядом. Лучники, наблюдавшие за схваткой издалека, вновь дали о себе знать, едва лишь убедились, что все трое их товарищей, посланные для уничтожения Коловрата, мертвы. Евпатий отполз в сторону и снова спрятался за тушей убитого коня. «Эти, похоже, не отстанут, – подумал воевода, переводя дух и потирая саднившее горло, – надо как-то решать с ними, пока они со мной не решили».
Попытавшись высунуть голову, чтобы осмотреться, он вновь чуть не получил стрелу, которая с чавканьем воткнулась в еще не остывшее тело мертвой лошади.
– Этак они меня как зайца пристрелят, – пробормотал Евпатий, отбрасывая один меч и подхватывая свободной рукой татарский щит, – точно моей смерти ищут. Видать, зарубил кого-то из их воевод.
Он еще раз попытался высунуть голову, бросив взгляд в сторону своих обидчиков – в этот раз стрела ударил его прямо по шлему, отскочив в сторону. К счастью, ремешок был сделан на совесть и шлем крепко сидел на голове. Воевода не пострадал, нырнув обратно. За то мгновение, что он осматривал окрестности, Евпатий успел заметить, что трое лучников уже скачут в его сторону, на ходу посылая стрелы и не давая высунуться из-за укрытия. Стреляли только двое, а третий выхватил аркан, притороченный к седлу, явно намереваясь спеленать опасного русского витязя, натворившего столько дел в одиночку.
Расстояние между ним и угрозой стремительно сокращалось. Коловрат понимал, что битву на мечах с тремя противниками он выдержал и одолел всех, но вот супротив трех лучников шансов у него никаких. Он оглянулся вокруг еще раз и вдруг заметил отряд под командой Ратиши, что скакал уже в его сторону, татарам наперерез, расправившись наконец со своими противниками. И хоть был он еще далеко – татары будут здесь раньше, – но шансы выжить у отбившегося в пылу схватки от своих воеводы возросли. На душе у Евпатия потеплело, а в голове завертелись полезные для боя мысли.
– Ну, скачите, ребятушки, побыстрее, – проговорил он, глядя на колыхавшиеся вдали плащи русских всадников, – а я уж тут сам разберусь. Авось, продержусь до вашего подхода.
Но на размышления у него было лишь несколько мгновений. Он еще раз бросил взгляд на мертвого татарского всадника, заметив на его поясе кинжал, колчан со стрелами и лук, зажатый в руке. А чуть в стороне лежало оброненное копье. Решение пришло быстро. Копье, конечно, летит медленнее стрелы, но зато бьет мощнее. А на близком расстоянии это как раз то, что нужно. Евпатий воткнул меч в ножны, рядом засунул еще один острый кинжал, позаимствованный у татарина, и подтянул к себе копье. Перехватил покрепче и, когда услышал приглушенный снегом стук копыт уже совсем близко, вдруг резко встал во весь рост, прикрывшись щитом.
Две стрелы мгновенно вонзились в щит и застряли в нем, пробив деревянное основание насквозь. У Евпатия было не больше одного вздоха. Он отбросил щит и метнул копье в ближайшего лучника, до которого было с десяток шагов. Тот уже выхватил новую стрелу, но приладить ее не успел. Копье пробило его панцирь насквозь и свалило с коня. Второй лучник оказался менее расторопным и был уверен, что они уже почти загнали русского в угол. Он еще не знал, на что способен загнанный в угол русский медведь. Татарин едва потянулся за новой стрелой из колчана. И еще самодовольно улыбался, предвкушая расправу, когда кинжал, брошенный воеводой, пробил ему горло, заставив захлебнуться собственной кровью.
Зато последний всадник, державший свободной в руке аркан, проявил должную прыть. Пока воевода у него на глазах расправлялся с двумя его соплеменниками, этот татарин почти доскакал до мертвой лошади, за которой прятался Коловрат. Неуловимым движением всадник швырнул в него аркан, который со свистом преодолел короткое расстояние и обмотался вокруг руки, уже державшей меч. Затем татарин резко развернул коня и поскакал назад, а Евпатий, буквально сдернутый со своего места, перелетел через труп лошади, выронил меч и потащился по снегу на аркане сзади за конным татарином, увлекаемый в стан врага. Как ни матерился Коловрат, отбивая себе бока на кочках, как ни извивался, но поделать ничего не мог. Его волокли в плен прямо под носом у своих.
К счастью, Ратиша был уже рядом. Меткая стрела вошла в бок, а вторая пробила шею обидчику воеводы, и тот рухнул под ноги остановившемуся внезапно коню. На всякий случай прискакавший ратник подхватил его под уздцы. А второй, соскочив с коня, помог подняться воеводе.
– Жив, Евпатий Львович? – раздался знакомый голос откуда-то сверху, пока изрядно помятый воевода поднимался и отряхивал от снега лицо и доспехи. Шлем по-прежнему крепко сидел на его голове и уберег ее от ударов о камни.
– Жив покуда, – кивнул Коловрат, – спасибо доспехам, а то не сосчитать мне ребер. И тебе, Ратиша, благодарность. Уволокли бы меня сейчас как последнего барана в плен, а может, и кончили бы сразу, не подоспей ты вовремя.
