Прогулка по ночной Вене освежила Ронге. Он прошёл по улице Штубенринг и дальше по Паркринг вдоль городского парка. Полюбовался огнями фонарей; подивился оживлённому движению автомобилей и фиакров, множеству людей на открытых террасах кафе…
Видимо, домашний телефон звонил всё время, пока Ронге неспешно добирался до своей квартиры. И стоило капитану перешагнуть порог, как вызов прозвучал снова.
— Это ужасно! — кричал в трубку статский советник Эдмунд фон Гайер, шеф полицейского управления. — Случилось такое… Скорее приезжайте ко мне!
Перед самым закрытием почтамта были выданы все три денежных пакета. Подчинённые фон Гайера сперва потеряли получателя, но после всё же сумели обнаружить и проследили до отеля «Кломзер». Никоном Ницетасом оказался легендарный контрразведчик, начальник штаба Восьмого корпуса австрийской армии, учитель Максимилиана Ронге — полковник Альфред Редль.
Глава XIV. Ялта, Ливадия. Императорская боль
— Ники, бедный мой, этот Коковцов тебя совсем замучил!
Император вышел во внутренний дворик Ливадийского дворца. Дворик назывался итальянским — его будто вправду перенесли сюда, в Россию, в Крым из Флоренции эпохи Возрождения. Солнце заливало стены, облицованные белым инкерманским камнем из каменоломен под Севастополем. Причудливо змеились кружевные решётки, кованные уральскими мастерами. Разгоняя зной, морской бриз чуть колыхал пальмы и обтекал точёные древние колонны, что подпирали арки галереи. К центру дворика, к фонтану, украшенному стилизованной под арабскую вязь надписью «Ливадия», сходились выложенные мраморными плитами дорожки, а между ними играл красками живой ковёр из цветов и зелени.
Николай Александрович несколько раз плеснул в лицо прохладной водой, струящейся из бронзовой бараньей головки фонтана, потом зачерпнул из мраморной чаши полные пригоршни, вылил на голову и постоял с закрытыми глазами, наслаждаясь текущими за ворот струйками и не обращая внимания на промокшую белую рубаху.
— Ники, — повторила императрица, — нельзя так себя истязать. Сделай эти встречи реже и короче, прошу тебя!
Николай Александрович промокнул кулаками глаза, провёл обеими руками по волосам, зачёсывая их назад и отжимая воду, привычным жестом разгладил усы и направился к жене.
Императрица устроилась в тени галереи на подушках поверх резного каменного дивана. Уверенными движениями она рисовала карандашом в альбоме, а рядом на столике лежали несколько пучков цветных ниток мулине и большие круглые пяльцы с начатым вышиванием.
— Дети на пляже? — спросил Николай Александрович, усаживаясь по соседству в плетёное кресло.
— Да, ещё не возвращались.
— Не слишком ли долго? Солнце вон какое злое…
— Аня с ними, не беспокойся.
Фрейлина Анна Вырубова, которую привычно вспоминали под девичьей фамилией — Танеева, с императорскими детьми почти не расставалась.
— А собаки?
— И собаки.
Любимцем Николая Александровича был французский бульдог Ортино. За модного пёсика он заплатил почти пять тысяч долларов — новый Ford для ливадийского гаража обошёлся вдесятеро дешевле. Цесаревич Алексей души не чаял в своём спаниеле по кличке Джой, а скотч-терьера Эйру императрица порой даже сажала за стол…
Император откинулся на спинку кресла, снова закрыл глаза и принялся массировать голову осторожными, но сильными прикосновениями пальцев.
— Голова с утра болит, — пожаловался он, — а пока слушал Коковцова, думал, просто расколется. Говорит, говорит, говорит… Причём думает одно, говорит другое, а делает потом третье и полагает, что ему в совете верят и что он всех проведёт. Старый хитрован!
Государю было сорок три, а председателю совета министров — шестьдесят.
— Что на этот раз?
— Ваше величество, вы можете быть спокойны за судьбу вашей страны и вашей династии до тех пор, пока у вас в порядке финансы и армия, — с пафосом процитировал Николай Александрович и поморщился от полоснувшей боли. — А я вот как раз неспокоен.
Императрица отложила альбом, почти закончив едкую и притом очень похожую карикатуру на Коковцова: рисовала она блестяще и обладала ироничным умом.
— Приляг, я помассирую…
Николай Александрович поднялся из кресла и лёг на подушки, забросив ноги на каменный подлокотник дивана и положив голову жене на колени. На него снова пахнуло леденцовой «Вербеной».
— Мо-окрый, — нежно протянула императрица, запуская пальцы в волосы мужа. — Надо было моему принцу Ники сидеть дома и ждать свою принцессу Аликс, а не колесить по всему миру в поисках приключений. От этой Японии одни неприятности…
В бытность свою цесаревичем Николай по настоянию отца, императора Александра Третьего, совершил кругосветное путешествие с эскадрой вице-адмирала Назимова. От Балтики наследник российского престола на крейсере добрался до Японии и там в городе Оцу едва не погиб: его пытался зарубить полицейский Сандзо Цуда. По счастью, в момент удара цесаревич обернулся, и клинок самурайского меча лишь скользнул по его голове. Нападавшего тут же сшибли с ног и скрутили двое рикш и английский кузен Джорджи, сопровождавший Николая в путешествии.
С кузеном они были похожи, как две капли воды, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Более старший принц Джорджи похвалялся сделанной в Иерусалиме великолепной татуировкой с изображением Вифлеемской звезды. В Японии кузен отвёл своего молодого друга к легендарному мастеру Хоре Кио, который когда-то наколол красочного дракона отцу Джорджи.
С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Умерла королева Виктория, и отмеченный драконом отец Джорджи стал английским королём Эдуардом Седьмым. Потом и он умер, Джорджи наследовал ему, — так что Вифлеемская звезда украшала теперь плечо короля Георга Пятого. А российскому императору на память о Японии остались сабельный шрам и изящная татуировка: цветок лотоса.
Да, шрам, татуировка — и ещё эта ноющая боль. Придворный врач Боткин предположил, что от удара самурая у Николая Александровича разошлись кости черепа, и на месте трещины образовался нарост, вроде мозоли. Со временем нарост начал давить на сосуды и мозг — это вызывало мучительную мигрень.
Если бы можно было заглянуть в голову и узнать, что же там болит на самом деле! Конечно, в Германии профессор Рентген уже опубликовал результаты своих удивительных опытов и даже получил за них первую в истории Нобелевскую премию по физике. Но кто бы осмелился подвергнуть исследованию икс-лучами голову монарха?! И без крайней нужды оперировать августейший череп, сверлить в нём дыру — тоже непозволительная роскошь…
Под нежными женскими пальцами боль, огнём терзавшая голову Николая Александровича, постепенно собиралась в точку где-то справа от темени. И затухала, затухала, переставала пульсировать, и до следующего приступа оставляла в память о себе только онемевшее пятно с пятак размером…
