Но не на того напал! Я никуда не ушла, даже поудобнее
устроилась в кресле и сделала вид, что занята прочтением брошюры о правильном
использовании огнетушителей. Кузина это не сильно обрадовало, но посканировав
меня минут 5, он пришел к выводу, что огнетушители — это единственное, что меня
занимает, поэтому он расслабился и потерял бдительность.
Этого мне и надо было. Высунув из-за книжонки глаз и кончик
носа, я смогла пронаблюдать, как Кузин подкрался к тому углу, где недавно
копошились Санин с Маниным, как открыл шкаф, доступу к которому до недавнего
времени мешали блезнецы-электроники, как, сгорбившись, закопошился там и как…
… Достал из недр шкафа упаковку спичечных коробков!
Воровато озираясь, он сунул ее в карман.
Когда дело было сделано, он вновь стал собой — ясным взором
окинул комнату, нашел изъян в идеально сложенной пирамиде из коробок, затем
по-молодецки бросился его устранять.
Я сидела неподвижно. Только губы мои шевелились, произнося,
как заклинание «сорвать пломбу, выдернуть чеку, сорвать пломбу, выдернуть
чеку». Когда слово «чека» прозвучало в 10-ый раз, я встрепенулась. Какая еще… А!
Оказалось, что перед глазами у меня по-прежнему брошюра, позволяющая грамотно
бороться с пожарами по средствам огнетушителя, и я от растерянности начала ее
читать — «сорвать пломбу, выдернуть чеку».
Книжка полетела в урну. Я задумалась. Зачем ему спички? Тут
же ответила — прикуривать. Почему они лежат в сейфе? — Выдали, а он
припрятал (не удивляйтесь, нам частенько выдают в общее пользование необычные
вещи, например, тряпки, спички, совки, мухобойки). Почему так много? —
Выдали на весь отдел, а он «зажал». Что ж так таиться? — Так ведь на весь
отдел, вдруг и мы захотим разжиться спичечками.
Вот и выходило, что все логично, но в свете недавних событий
— подозрительно. Неужто он и есть маньяк? Тот самый, что режет женщин и палит
помещения?
Ответа у меня не было. Не осталось и желания его получать.
Хватит на сегодня! Надо признать, что для сыщика я слишком нетерпелива и
мнительна. Так что вернемся к нормальной жизни, хотя бы на оставшиеся полдня.
Круглые часы над дверью показывали 12. Теперь понятно,
почему у меня в животе так урчит — ведь время обеда. С блаженной улыбкой на
губах, вся такая в предвкушении сытной трапезы, я вышла из комнаты.
Оказавшись в коридоре, я вновь ощутила смутную тревогу. Не
то чтоб, меня пугала темнота, просто вспомнила губастую физиономия Левы, и мне
стало не по себе. Я подумала, что раз убийца придумал втянуть в это дело
невинного человека, значит он еще беспринципнее, злее, отвратительнее, чем я
считала. И значит, он не простой садист, извращенец, маньяк, он еще и
хладнокровный, умный, выдержанный стратег. А это уже хуже. Такого поймать будет
гораздо сложнее. Но я поймаю!
Почти у самой двери, ведущей в нашу комнату, я затормозила.
Остановил меня гомон, доносящийся из фойе. И так как любопытство не порок, я
проигнорировала жалобы моего желудка на пустоту, и выпрыгнула на шум.
Моему любопытному взору открылась картина, если и не
увлекательная, то, по крайней мере, занимательная. А именно: в центре фойе,
прижатый спиной к будке вахтера, стоял ошарашенный Геркулесов, с ним рядом
удивленно моргал Блохин, чуть поодаль митинговал Зорин — басовито ругал
милицию, тряс в воздухе кулаком, топал толстой ножкой — и был смутно похож на
кубинского революционера; а по оставшемуся пространству носился Сулейман,
таская за собой молодого прыщеватого человека, которого он держал за руку.
— Я же вам говорю, что не мог он уйти в тот день в 7.
Он ушел гораздо раньше, а вы мне все твердите… — горячился профессор Швейцер.
— Почему вы так в этом уверены? — вяло вопрошал
Геркулесов.
— Потому что новости на НТВ начинаются в 7.
— И что?
— А то, что каждый интеллигентный человек обязан быть в
курсе мировых новостей. А Лева только про динозавров да про мартышек смотрит…
— «Живую природу», — пояснил Блохин извиняющимся
тоном, а потом вновь слился со стеной.
— Да! — Сулейман затормозил. — А его ругаю.
Нельзя так, Лева! Надо быть политически грамотным!
— Ну и что дальше? — заинтересовался Геркулесов.
Вид у него стал более адекватный, чем минуту назад. А то я напугалась, что
мельтешения Сулеймана доведут Коленьку до обморока, видно, у бедняжечки, плохой
вестибулярный аппарат.
— А то, что в тот день он мне пообещал исправиться, и
именно по этому я отпустил его в 5 домой, не смотря на то, что сначала велел
ему задержаться. У нас, видите ли, срочная работа…
— Ну и?
— Сам я ушел в 5, Леве разрешил отбыть в 6, а вот
он, — Сулейман ткнул пальцем в молчавшего все это время парня, — как
раз и ушел в 7.
— Да? — удивилась я. Как-то не сильно мне
верилось, что такой дурик смог даже не убить кого-то, а просто подпись
подделась. Это же Паня — тишайший, самый незаметный институтский специалист.
— Что скажите? — строго спросил Геркулесов.
— Я? — захлопал своими невинными глазенками Паня,
да так растерянно, будто смысл разговора до него так и не дошел.
— Вы.
— А что я должен сказать?
— Ты в самом деле ненормальный или это у тебя имидж
такой? — возмутилась я. — Неужели не понимаешь, что теперь господин
Геркулесов считает первым подозреваемым тебя?
— Да? — еще больше растерялся Паня. А я подивилась
тому, как это человек с такой смекалкой смог закончить институт. На мой взгляд,
для него даже программа начальной школы должна быть слишком сложной.
— Во сколько ты ушел, Павел? — чеканя каждое слово
и делая между ними паузу, проговорил Сулейман.
— В 5.
— Как так?
— Я его отпустил, — чуть слышно протянул Блохин и
утер нос о свое плечо.
— Не понял, — вмешался Геркулесов. — Не
понял, кто из вас мне голову морочит. А ну все по порядку.
— Понимаете, господин генерал, — затараторил
Лева. — Суля меня отпустил, а я не хотел… Я не люблю про политику… Там
насилие одно… А тут еще Паша попросился домой, он к девушку спешил… А мне не
трудно…
— Во сколько ушел Павел?
— В 17-15, почти сразу после Сули.
— Какой Сули? — в конец ошалев, выдохнул
новоявленный генерал.
— Сулеймана Абрамовича. А я позже… Потом…
— В 7?
— Нет же, нет. — Замотал он головой, как молодой
бычок. — Раньше. И записи я не оставлял. Я никогда не подключаю
сигнализацию, когда задерживаюсь, все равно в нашей комнате воровать нечего…
Просто запираю, а ключ с собой…
— Как? — наконец взревел Сулейман. А то я уже
испугалась, что это он не реагирует на то известие, что его бесценный труд
обозвали «ничем». Но я ошиблась! Возмутило его не это. — Как! Ты не
посмотрел новости? Ты и в этот раз отлынил? Но ты же клялся, что исправишься!
