Ой, беда… Он всё пялился ей на грудь и шею. Неужто худое будет? Ката про такое от баб слыхала: что не дай бог один на один с чужим мужиком в безлюдном месте оказаться. Им, иродам, от нашей сестры одно надо.
Но вышло того хуже.
Нехристь потер рукой свои глазенки, пробормотал не поймешь что и вдруг вынул из рукава ножик с длинным и тонким лезвием.
У Каты похолодели ноги.
Не могло происходить такого на самом деле! Это, конечно, был дурной сон, химерное движение дурных эфиров в оцепенелом мозгу, как писано в медицинском трактате Иоанна Виготуса.
Ничего этого на самом деле не было. Ни черного человека с вороньим носом, ни узкоглазого душегуба, и князь Василий Васильевич жив-живехонек, а просто Ката сморилась писать про скучное, да и задремала.
– Господи, проснуться бы, – пролепетала она. – Это сон, это сон…
– А вот сейчас проверим, – сказал по-русски узкоглазый душегуб, немного картавя на букве «рцы».
Часть вторая
Найти
Ступень первая
Сояла
Первоучитель сказал: «Никогда не забывай, что жизнь – химера, порожденная твоим «я», но умей отличать истинную химеру, именуемую реальностью, от химеры вовсе иллюзорной, именуемой сном».
Долговязая девочка-подросток, вдруг возникшая перед Симпэем, когда до цели оставалась всего четверть ри, и сама распахнувшая ворот своего темно-серого платья – а там на нитке покачивался Курумибуцу! – почти наверняка относилась к категории химер иллюзорных.
За последние месяцы Симпэй слишком часто воображал себе, как встретится со святыней. Он и прежде неоднократно видел это в снах. Они бывали добрыми, и тогда Курумибуцу возвращался к своему Хранителю; бывали и злыми – тогда реликвия рассыпалась в пальцах или лопалась облачком дыма.
Слабый свет, залучившийся во тьме на исходе прошлой осени, не спешил делаться ярче. Ореховый Будда подпускал к себе Симпэя очень небыстро, ставя перед разумом и чутьем взыскующего всё новые и новые препятствия.
Медленно, трудно восстанавливал Хранитель путь, которым полтора десятилетия назад «кормщик» Авенир уводил из Москвы свой «корабль», на котором – может быть, всего лишь может быть – находился младенец с талисманом на шее. Раскольники могли не вернуться в подвал своего тайного обиталища. Если вернулись, оберег, конечно, не оставили на мертвом теле – побоялись бы, из суеверия. Скорее всего надели на осиротевшее дитя, но дитя могло умереть в пути и остаться маленьким скелетиком где-то под землей – и реликвия там же, навсегда утраченная для людей. Курумибуцу-сама мог находиться в любом месте этой неохватной страны, а мог быть и раздавлен в прах каблуком невежды.
Но идущий по Пути не должен ломать голову над тем, существует ли в реальности Цель, к которой он стремится. Сам Путь и верность ему – вот что такое истинная реальность.
На второй месяц кропотливых поисков в старой столице Симпэй отыскал слепого попрошайку Мину, который лишь для вида кормился подаянием, а на самом деле много лет соединял тайных приверженцев старой веры с посланцами из дальних скитов, которые уводили раскольников спасаться в северные и заволжские пустыни. Хранители обучены разговаривать с людьми так, чтобы те рассказывали всё без утайки, и Симпэй сумел выведать у слепого всё, что тот знал.
Мина вспомнил «корабль» старца Авенира, вспомнил и немую стрельчиху, истекшую кровью. Какого цвета у нее были волосы, по слепоте сказать не мог, не видел он, конечно, и «ореха», однако с твердостью заявил, что после облавы «корабельщики» вернулись в схрон, бабу похоронили и отмолили, а дитё, девочку, забрали с собой. Ушли они куда-то на Вологодчину или еще дальше.
Отправился на север и Симпэй. Он уже знал, где и у кого спрашивать про истинноверов. По всей Руси – как в восточную сторону, так и в северную – у ревнителей старины были свои люди и свои пристанища. Только подай условленный знак или скажи заветное слово – помогут и направят дальше. Чтоб быть среди них своим, Симпэй опять сменил веру: повесил на шею осьмиконечный крестик, научился «метать» малые поклоны, мог поддержать беседу о новых страстотерпцах и учителях. «Свои люди» удивлялись нерусскому облику странника, но он напоминал им о святом Пафнутии Боровском и прочих святых угодниках ордынского корня – и недоверчивые устыжались.
Несколько раз след терялся. На пол-зимы Симпэй застрял в Вельске, когда небывалыми буранами занесло все дороги, но терпение путника было безгранично, спокойная уверенность незыблема, и весной Курумибуцу-сама вывел Симпэя на прямую дорогу.
Верный человек сказал, что Авенирова община жива и поныне, обитает на реке Пинеге, в селении Сояла, и славится книжным промыслом. Старец правит «кораблем», где много баб и девок, которых сызмальства обучают ремеслу чистописания.
Вчера вечером, в первый день светлого месяца мая, Симпэй постучался в запертые ворота, произнес заветные слова, славящие Исуса (а не Иисуса, которого славят никониане), и был отведен к Старцу за вопрошанием и благословением.
Вопрошание прошел легко, дело было привычное, многажды испытанное, за благословение отблагодарил земным поклоном, а еще и сделал пожертвование общине, дал пятиалтынный, отчего Авенир суровые брови раздвинул и даже улыбнулся. Позволил ночевать.
Симпэю только того и было нужно. Самого «кормщика» он ни о чем расспрашивать не стал – увидел, что тот неласков и подозрителен, зато душевно потолковал с бабами и скоро уже знал: девочка жива, звать ее Катерина, по-домашнему Ката, и материн оберег у нее на шее.
Свет разлился так ярко, что ночью Симпэй не мог спать и, не дожидаясь утра, отправился в путь – в городок Пинегу, где следовало искать девочку. Дух, хоть и привычный к сдержанности, не мог совладать с волнением, радость и надежда мешали гармонии. Поэтому, совсем немного не дойдя до места, Хранитель сел под кустом в позу дзадзэн, смежил веки, заставил себя обратиться в камень. Великий миг требовал великого же спокойствия. Нельзя появиться перед Курумибуцу с хаосом в душе.
Должно быть, сам не заметил, что задремал. В таком состоянии легче легкого спутать сон жизни со сном, увиденным во сне. Вот и химерная девочка (не может же у настоящей Каты быть такая же, как у Будды, точка на лбу!) тоже сказала: «Это сон, это сон».
Есть верный способ, с помощью которого легко разоблачить иллюзорную химеру: телесная боль.
Симпэй вынул нож и кольнул себя в запястье.
Руку обожгла маленькая горечь физического страдания, душу озарила огромная радость. Это не химера! Ореховый Будда найден, а вернее нашел своего Хранителя! На самом последнем отрезке Пути сам вышел навстречу!
Уронив нож, Симпэй сложил ладони, закрыл глаза и мысленно произнес формулу благодарственной молитвы: «Спасибо жизни за то, что она полна. Спасибо сну за то, что он прекрасен».
