— Вам не мешает моя сигара, мисс Шарп?
Напротив, мисс Шарп больше всего на свете любила запах сигары на свежем воздухе и как-то даже попробовала покурить — с прелестнейшими ужимками выпустила облачко дыма, слегка вскрикнула, залилась тихим смехом и вернула деликатес капитану. Тот, покручивая ус, тотчас же раскурил сигару так, что на конце ее появился яркий огонек, пылавший в темных зарослях красной точкой.
— Черт!.. Э-э!.. Ей-богу… э-э, — божился капитан, — в жизни не курил такой чудесной сигары! — Его умственное развитие и умение вести беседу были одинаково блестящими и вполне подобали тяжеловесному молодому драгуну.
[7]
Британским кавалеристам вскоре представился случай проявить свои военные, а заодно и светские навыки, когда Наполеон бежал с Эльбы и, призвав к себе ветеранов, попытался вновь вернуть господство в Европе. Союзники поспешили созвать армии, и противоборствующие стороны встретились под бельгийской деревней Ватерлоо.
Очевидная одержимость англичан внешним видом маскировала их небрежение личной опасностью. Английские кавалеристы были известны своей храбростью, красотой и глупостью. Их тактика состояла из одного-единственного маневра — стремительной атаки, которая совершалась таким образом, словно они преследовали лису. Первый бой с французами у Катр-Бра, накануне сражения при Ватерлоо, впечатлил ветерана Пиренейской войны: «Сердце радовалось, видя, с каким азартом лейб-гвардейцы вступили в дело; они без колебаний ринулись в бой и раскидали противника по сторонам». Пехотинцы были поражены, когда увидели, что английские кавалеристы покинули поле боя, чтобы переодеться, — они не хотели сражаться в грязных мундирах.
Репутация кавалерии была подтверждена и преумножена два дня спустя в сражении под Ватерлоо. Отряд союзников внезапно контратаковал подразделение французской конницы и последовал за ним мимо французских орудий и нескольких линий пехоты, и лишь когда до Наполеона оставалось не более ста ярдов, уланы повернули своих обессиленных лошадей назад. Остатки отряда союзников, возвратившись к расположенным в лесу тыловым частям, чтобы перегруппироваться, были удивлены, обнаружив там бельгийские отряды, отступившие при первом же натиске французов: «Я заглянул в глубь леса и изумился; здесь были целые роты, по порядку расставлены ружья, на кострах кипят котелки, а солдаты лежат вокруг и курят так хладнокровно, как будто никакого врага в пределах дневного перехода нет». Атакующие французы, курение в лесу... но, так или иначе, союзники победили, и Наполеон был сослан на остров Святой Елены в Южной Атлантике, где и закончил свои дни, нюхая табак, которым бесплатно снабжали его победители. По возвращении в Лондон героям Ватерлоо устроили торжественную встречу. Виконт Веллингтон получил титул герцога Веллингтонского. Как и при Елизавете, победу за границей в Великобритании праздновали с табачным дымом.
Возрождение курения в обществе произошло быстро и. по-видимому, неизбежно. В 1800 году Англия импортировала 26 фунтов сигар, а в 1830 -250 000 фунтов, включая непосредственную доставку с Кубы. Рост импорта произошел по причине уменьшения налога на сигары — редчайший для Великобритании случай. Впрочем, распространение курения не обошлось и без противодействия. За полстолетия господства нюхательного табака люда не только стали гораздо чище, но и отвыкли от запаха горящих листьев в помещении, и поначалу в Великобритании имела место сегрегация курильщиков.
В Палате общин под «курительную комнату» было выделено специальное помещение, куда удалялись желающие покурить. Атмосфера в этой комнате описана Маколеем в 1831 году: «Одиннадцать часов вечера, я пишу в самом грязном из всех грязных мест... с запахом табака в ноздрях... Не выкидывайте мое письмо, хотя от него пахнет сигарами и махоркой». Появление курительных комнат свидетельствует о том, что возродившийся обычай более не воспринимали как панацею, а утративший свой блеск дым от курения не мог быть оправдан некурящими.
Требования стандартов личной гигиены Красавчика Браммеля включали в себя и борьбу с запахом табачного дыма па волосах и одежде курильщиков, для чего для курения были изобретены специальная одежда и головной убор, напоминающий марокканскую феску. Курильщики надевали особую одежду всякий раз, когда собирались покурить, с тем чтобы табачным дымом пахла лишь часть гардероба. Французы до сих пор надевают на свадьбу потомка одежды для курения времен регентства — «смокинг». Сам Красавчик не стал свидетелем возрождения курения: ему пришлось бежать от кредиторов в Калэ, откуда он писал письма лондонским поставщикам, уверяя их, что «во всей Франции не найдется и щепотки отменного нюхательного табака».
Взрывной рост курения сигар привел к появлению множества торговцев табачными изделиями, занимающихся их импортом, таких как фирма «Ламберт и Дилер», возникшая как импортер сигар и трубочного табака. Один из ее учредителей Чарлз Ламберт считался в Лондоне лучшим знатоком гаванских сигар. Некоторые консервативные учреждения Лондона, в том числе джентльменские клубы, сопротивляясь прогрессу курения, открывали места, где курильщики могли удовлетворить свою прихоть, и называли их «курительными клубами». Располагались они в основном вокруг Вест-Энда. «Курительные клубы» оформлялись наподобие османских курилень и были отделаны «с азиатским блеском и комфортом, который производит на непривычный глаз оригинальный и приятный эффект; после более тесного знакомства другие чувства приходят точно в такой же восторг».
Через двадцать лет после победы при Ватерлоо в высшем обществе обосновалась не только сигара, но и заново появилась курительная трубка. Вернувшиеся из Индии, англичане привезли с собой местную разновидность кальяна, и его использование стало настолько повсеместным, что курильщик кальяна попал в «Ярмарку тщеславия». Однако на этот раз молодого человека сопровождала не трубка, а сигара, — курение трубки было связано с возрастом и высоким положением. Примеру прусского маршала Блюхера, побывавшего в Лондоне, последовали британские политические деятели, которые с ослаблением власти монархии и уважения к ней стали образцовыми фигурами. Считалось, что трубка во рту политического деятеля придавала ему серьезность. Как заметил Теккерей: «Трубка срывает мудрость с губ философа и затыкает рот глупца: она делает беседу вдумчивой, доброжелательной и искренней». На заключительном этапе возрождения курения его приняли английские писатели — табак вновь стал ассоциироваться с литературными гениями. Многие вслед за сэром Вальтером Скотгом, Уильямом Вордсвортом. Колриджем, Де Квииси, Байроном и Шелли искали вдохновения в дыме, а некоторые (например, Чарлз Лэм) считали курение обязательной частью своей личности:
Возможно, вздох последний свой
Я через трубку совершу
И выдох сделаю с улыбкой.
Подобно англичанам, пруссаки после победы при Ватерлоо принесли на родину сигару, которая до тех пор была здесь в диковинку. Примерно за десять лет до этого ее появление в королевстве было отмечено простыми и восторженными словами: «Мы должны упомянуть и о новом способе курения, а именно о сигарах — листьях табака, скрученных в полые цилиндры толщиной в палец. Один конец сигары поджигают, другой берут в рот и курят. Этот способ, распространенный в испанской Америке вместо трубки, становится обычным и в наших краях: но становится ли от этого вкус табака лучше — сказать трудно, поскольку это дело вкуса». В Пруссии сигары были распространены гораздо меньше, чем в Великобритании. Некоторые запреты Фридриха Великого на курение вне помещения продолжали существовать: за их соблюдением. особенно в Берлине, строго следили полицейские. Запреты были смягчены в 1809 году. когда захватившие город французы курили на улицах, чтобы подразнить побежденных берлинцев. После изгнания французов берлинская полиция быстро устранила это нарушение общественного порядка. Даже во время войны гражданам не дозволялось расслабляться. Из донесения полицейского: «Неописуемо, как далеко зашла эта непристойная привычка курить: вчера вечером три молодых человека сидели в месте для прогулок, и каждый курил длинную трубку: я велел констеблю Шульцу разобраться с ними, но, заметив его, они убежали». Даже вернувшимся героям Ватерлоо приходилось подчиняться тем же самым школьным правилам. В 1830 году прусское правительство приняло закон, согласно которому сигары следовало снабжать проволочной сеткой, предохраняющей от летящих искр.
