«В высшей степени сангвиник, он был не только сам полон жизни, но и обладал способностью оживлять то общество, в котором бывал, как бы апатично оно ни было, – вспоминал К.П. Ободовский. – Можно сказать, что он вносил тепло и свет повсюду, где ни появлялся. Тотчас по его приходе все, точно по мановению палочки волшебника, приходило в движение. Начинались оживленные разговоры, переходящие в горячие диспуты, причем Хомяков был душой всеобщего движения. Сам он говорил очень хорошо, но в особенности увлекательной становилась речь его, когда разговор переходил на тему о славянах и славянском движении. Тогда черные глаза его сверкали, и сам он, трактуя о любимом предмете, походил на апостола во время проповеди».
Среднего роста, черноволосый, немного сутуловатый, Хомяков не только по Москве, но и по Лондону ходил в зипуне, мурмолке и в бороде. С той лишь разницей, что лондонцев не шокировал его русский простонародный вид, тогда как московский генерал-губернатор требовал от него сбрить бороду и одеваться по-дворянски.
Хомяков соблюдал все церковные обряды и посты, долго по ночам молился. Но он не был аскетом, с ним всегда было весело. Он любил балы, был знатоком в еде и вине. Его занимали не только словесные споры, но и всякое состязание – охота, скачки, бильярд, шахматы, фехтование. Он всегда брал первые призы по стрельбе в цель.
После смерти Хомякова М.П. Погодин сказал: «Пустота, им оставленная, никогда для нас уже не наполнится». Эти слова, увы, можно повторить и в наши дни. Основатель московского кружка славянофилов глубоко верил в светлое будущее России, и его вера была основана не только на нескончаемом познании мира, но и на сострадании к своему народу. Он мог ошибаться в спорах и в полемических статьях, но не мог не любить своего истерзанного Отечества.
Почитатель Гогена
Михаил Абрамович Морозов (1870–1903): блестяще закончил историко-филологический факультет Московского университета, неплохо рисовал, сочинил и опубликовал роман, писал исторические исследования и публицистические эссе, испробовал себя в качестве университетского преподавателя… Массивный, элегантный, самодовольный, властный – таким он предстал на портрете Валентина Серова. Он объездил всю Европу, и в своих письмах колоритно, с присущей ему во всем оригинальностью описал природу и быт многих городов и курортов.
Он был сторонником всего нового, необычного, «прогрессивного», как выражались интеллигенты того времени. Но его необузданную натуру больше привлекали люди прошлых лет: «У нас в Москве среди купечества дети хуже своих отцов. “Отцы”, которых изображал Островский, были безграмотны и носили длинные бороды, но они все-таки понимали, что есть профессии более высокие, чем маклерство “по хлопку и чаю”, что счастье состоит не только в том, чтобы фабрика приносила трехмиллионный дивиденд и Христофор из “Стрельны” кланялся бы до пояса, а цыгане сами собой пели бы здравицу».
Михаил Абрамович был одним из директоров правления Товарищества Тверской мануфактуры, но, как верно подметила газета «Московский листок», «крупным промышленным и коммерческим деятелем он был, так сказать, лишь по праздникам, но никогда не увлекался этой стороной своей деятельности; он горел искусством».
Михаил Абрамович Морозов у поезда
С молоденькой женой и детьми Морозов жил в собственном особняке с античными колоннами в Глазовском переулке, рядом со Смоленским бульваром.
Во всем здесь, как и в характере хозяина, чувствовалось смешение нового и старого: собственная электростанция при усадьбе и толстый, с необъятной бородой, в русском кафтане кучер на тройке перед крыльцом, старообрядческие иконы на стенах по соседству с полотнами Поля Гогена и Клода Моне, лучшие французские вина и необъятных размеров русский самовар на одном столе.
Гостиная в особняке купца Л.Л. Кенига
«Михаил Абрамович Морозов вообще был чрезвычайно характерной фигурой, – вспоминал С.П. Дягилев, – в его облике было что-то своеобразное и неотделимое от Москвы, он был очень яркой частицей ее быта, чуть-чуть экстравагантной, стихийной, но выразительной и заметной».
В зимнем саду морозовского особняка была собрана не самая большая, но одна из самых интересных в России коллекций картин. Опытный ценитель искусства, Михаил Абрамович сразу же разглядел недюжинный талант недавно умершего Гогена и купил в Париже четыре его картины. Художник Константин Коровин, дававший Морозову уроки рисования, вспоминал о «смотринах» шедевров одного из главных представителей постимпрессионизма:
«Привез Михаил Абрамович картины в Москву. Обед закатил. Чуть не все именитое купечество созвал.
Картины Гогена висят на стене в столовой. Хозяин, сияя, показывает их гостям, объясняет: вот, мол, художник какой, для искусства уехал на край света. Кругом огнедышащие горы, народ гольем ходит… Жара…
– Это вам не березы!.. Люди там как бронза.
– Что ж, – заметил один из гостей, – смотреть, конечно, чудно. Но на нашу березу тоже обижаться грех. Чем же березовая настойка у нас плоха? Скажу правду, после таких картин как кого, а меня на березовую тянет.
– Скажите на милость! – воскликнул Михаил Абрамович. – Мне и Олимпыч, метрдотель, говорил: “Как вы повесили эти картины, вина втрое выходит’! Вот ведь какая история! Искусство-то действует…..»
Всего тридцать три года прожил этот оригинальный негоциант, но преуспел во многом, а более всего в делах благотворительности и милосердия. Немалые деньги он пожертвовал на нужды Московской консерватории и Строгановского училища, устройство нового Музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), учреждение Института злокачественных опухолей при Московском университете, на воспитательные дома и богадельни.
Сей добро – от добра худа не бывает. Пусть недолгой была жизнь М.А. Морозова, но она вместила в себя так много, что большинству людей не под силу и за сто лет сделать.
Благолепный мастер
На Зацепе, на Малой Дворянской улице, в 1924 году переименованной в Малую Пионерскую, с конца XVIII века размещались мастерские по изготовлению церковной утвари. К началу ХХ века это предприятие, называвшееся Торгово-промышленным товариществом «П.И. Оловянишников и сыновья», стало одним из самых значимых в Москве. Оно выпускало паникадила, подсвечники, кресты, гробницы, брачные венцы, лампады и прочие изделия из бронзы, серебра и золота. Кроме того, парчу ручной работы, церковные облачения, мебель, иконы, лампы, ларцы и многое другое. Расцвет предприятия Оловянишниковых во многом связан с творческой деятельностью Сергея Ивановича Вашкова, с 1901 года возглавлявшего художественный отдел фабрики.
