Из города в город по следу из белых звезд,
В ночи проезжая железнодорожный мост,
В надежде увидеть забытый с большим трудом
Тот самый, из детства, большой и красивый дом,
Ты смотришь, в уме выбирая одно из двух,
На снег за окном, или нет, тополиный пух,
На пар изо рта, или нет, сигаретный дым,
На пятна разбитых костяшек, и черт бы с ним,
Смотри на дорогу. Дорога излечит нас
От мыслей о смерти, от всех любопытных глаз.
В чернеющем воздухе нет ничего теплей
Плывущей в стекле акварели ночных огней.
На север, на запад, на юг, на восток, туда,
Где скоро от нас не останется и следа,
Где в пляске неоновых пятен бульварный джаз
Сыграет веселую песню о новых нас.
Не раз и не два горизонт обойдя кругом,
Мы снова увидим большой и красивый дом,
Тот самый, куда неизбежно приводит след,
Где все переходят дорогу на белый свет.
Ноябрь 1938 г
Все серо, кроме света желтых фар
И красного сигнала светофора.
Зима в России кончится нескоро.
С холодных губ уходят в белый пар,
Не прозвучав, обрывки разговора,
И дворник подметает тротуар.
А здесь живу не я. В моем окне
Я вижу не себя — но мы похожи.
Не мне колючий снег дерет по коже,
И голос, возникающий извне,
Бормочет без конца одно и то же,
С моим переплетаясь в тишине.
Не я иду в квартиру, где живу,
Не я лежу на собственной постели.
А тот, кому привычно в новом теле,
Одно твердит во сне и наяву:
О том, чего хочу на самом деле,
Когда смотрю на черную Неву,
У зеркала, вспотевшего едва,
Когда стою, придумывая строчку,
Застегивая белую сорочку
И запонки вдевая в рукава,
Когда смотрю в одну и ту же точку,
Когда болит наутро голова,
Когда на остановке на ветру
Пытаюсь прикурить, не сняв перчаток,
Когда я в разговоре тих и краток
И думаю, что это не к добру,
На скатерти оставив отпечаток,
Давлюсь холодным кофе поутру.
И красный светофор над головой,
И белый пар, и фразы между нами,
И дворник с поседевшими усами —
Надеюсь, что все это не со мной.
Все кончится закрытыми глазами
И тишиной.
Декабрь 1938 г.
Давай-ка теперь
закопаем тебя
в самом центре шара земного,
глубже любых ископаемых тварей,
глубже любой самой древней могилы
и ада библейского.
Будем тебя вспоминать,
говорить и любить.
И с каждого нашего слова
ты будешь крутиться
со всей своей яростной силы,
будешь вращать нашу землю,
чтобы на ней пели птицы,
деревья цвели.
Ведь должен быть кто-то,
должен же кто-то,
должен же быть
хоть кто-нибудь
крайний,
последний,
невольно назначенный
осью Земли.
Май 1939 г.
Старуха стучится в твое окно, говорит: «Привет,
Вот для тебя и закончился белый свет».
Кажется, вы с ней знакомы. Похоже, ты видел ее давно.
Тысячу раз ты читал о ней в книгах, смотрел на нее в кино,
Думал ли ты, что увидишь вблизи, как знакомы ее черты?
Вот она здесь, на пороге. А рядом — ты.
Старуха тебе говорит: «Посмотри на огонь, посмотри на дым.
Скольких еще похоронишь и сколько тебе еще быть живым?»
Слушаешь, как загремело вдали, привыкаешь к ночам без сна,
Ходишь по выбитым стеклам, сидишь у окна, за окном — война.
«Все это будет отныне твоим, — говорит. — Привыкай, мой друг.
Видишь, как просто в одно из мгновений меняется мир вокруг?
Вспомни, когда ты впервые подумал о том, что еще живой.
Я не уйду. Я надолго теперь с тобой».
Черное, страшное, дикое, воет сиреной, гудит, ревет,
Лупит снарядами, пахнет горелым, толкает тебя вперед,
Прямо туда, где вонючая копоть, безумие, кровь и грязь.
«Страшно, дружок? То ли будет еще!» — отвечает она, смеясь.
Страха однажды не будет. Она ничего не отдаст взамен.
Будет железо и копоть, и окна без стекол, и дом без стен
В мире, где надо отчаянно помнить, что ты до сих пор живой
И говорить на одном языке с войной.
Чтобы однажды она замерла и услышала твой ответ,
В жилах твоих вместо крови течет
Нескончаемый белый свет.
Июль 1939 г.
Отправление. Синий вагон. Белоснежная скатерть.
Я один в этом поезде. Все это было со мной.
Проводница. Она недоверчиво смотрит на паспорт.
Улыбается: это не вы, это кто-то другой.
Подстаканник, дрожащая ложка, пятно на рубашке,
Полотенце, кричащий ребенок, граненый стакан,
Огоньки за окном, пограничник в зеленой фуражке,
Вот тебе две монеты, не надо смотреть в чемодан.
Раздави нас, безжалостный май, растопчи наши лица,
Раздави, как умеешь — ты знаешь, как нас расколоть,
Прорастай через наши тела, как густая пшеница
Прорывается после войны через мертвую плоть.
В жадных поисках нового праздника, в поисках чуда,
Исключений, всего, что запрятано в темных углах,
Чтобы здесь и сейчас, чтобы сразу, везде, ниоткуда,
Чтобы черти в аду утопились в своих же котлах.
Мы упрямые, мы неземные, мы славы небесной
Заслужили сполна, и теперь нас увозят на фронт.
Торопись. Поскорее. На небе становится тесно.
Ледяные созвездия рухнули за горизонт.
Все закончится утром, исчезнет, покроется пылью,
Я проснусь в совершенно другой черно-белой стране,
О которой мы знали всегда, о которой забыли,
О которой лишь бронзовый вождь вспоминает во сне.
Огоньки за окном, пограничник, фуражка, винтовка,
Фотография в паспорте, да, это кто-то другой.
Все закончилось. Утро. Вагон. Проводник. Остановка.
Это ангел-железнодорожник приходит за мной.
Сентябрь 1939 г.
