Человек моргает и видит свое окно,
За окном зеленеющий двор, во дворе — рассвет.
Человек вспоминает: все это давным-давно
Он хотел показать кому-то, кого здесь нет.
Человек моргает и видит морской прибой,
Видит рыб на песке, и у каждой разорван рот.
Чуя запах залива, волнующий и сырой,
Человек наступает на рыб и по ним идет.
Человек моргает и видит кирпичный дом.
В нем еще человек и еще один рядом с ним.
Человек говорит: как давно я мечтал о том,
Чтобы хоть на секунду однажды побыть другим.
Человек моргает и видит стакан вина,
Видит блики от солнца, их много, они везде.
Он моргает и видит, что солнце похоже на
Отражение света окна в ледяной воде.
Человек говорит: я устал, я хочу в кровать.
К пересохшим губам прилипают его слова.
Человек смеется. Пытается не моргать.
Через трещины старого дома растет трава.
Человек моргает. Лодка, туман, вода.
Он моргает опять: вода. Человек плывет.
Из тумана зовут. Человек отвечает: «Да».
Человек моргает еще и еще, и вот
Апрель 1932 г.
Ты видишь: она для тебя принимает душ.
Горячее белое тело, изгиб спины.
Она перед зеркалом: пудра, помада, тушь,
Тонки её руки и пальцы её нежны.
Она приезжает в твой город, идет в твой дом.
В твоей голове нарастает тревожный гул.
Приходит к тебе, открывая своим ключом,
Садится на край кровати, где ты уснул.
Ты знал, что однажды она за тобой придёт.
Она говорит: «Я сплела для тебя венок.
Пусть мысли твои обратятся в тягучий мёд
И пусть по сосудам течет виноградный сок».
«Пусть снится тебе, — говорит, — изумрудный сад,
Жемчужное небо, чужой неизвестный край,
И лес, из которого ты не уйдешь назад,
И ветка под пальцами: щелкни, сожми, сломай».
В твоей голове оживает кошмарный сон.
Она говорит: «Мы увидим ночной причал.
Ты выучишь новый язык, где из всех времён
Есть только прошедшее: жил, говорил, молчал».
И каждый твой страшный сон для неё знаком,
Но как бы она ни хотела тебе помочь,
Она говорит: «Не сейчас. Заберу потом».
Устало целует, встает и уходит прочь.
Ноябрь 1932 г.
Он вернулся домой. Я не видел его много лет.
Он вошел. Он погладил кота. Он прилег на кровать.
Он напомнил, что в детстве любил каждой букве давать
Свой оттенок и цвет.
Вот лимонная «А», вот за ней серебристая «Б».
Через красную «О» мы придем к фиолетовой «Ю»
И к оранжевой «Я», что повисла на самом краю,
все на той же трубе.
Улыбнулся. Я тоже. И он засмеялся. И я
Засмеялся. Потом мы пошли покурить на крыльцо.
А потом я проснулся. Меня разбудила в лицо
Ледяная струя.
Это осень, а осенью часто приходит другой.
"Ты боишься?» -«А ты?» -«Я спросил тебя первый.» -«Боюсь.»
"Отчего ты боишься?» -«Не знаю. Сегодня напьюсь.»
—«И я выпью с тобой».
Наши тени сегодня длиннее, чем были вчера,
Ненамного, на пару минут стали старше, чем мы.
Иногда мы боимся, что тень, дотянув до зимы,
Станет слишком стара.
Станет слишком больна, чтобы все отложить на потом.
И однажды, в одной из бесчисленных съемных квартир
Мы заснем и увидим, как наш перепуганный мир
Притворяется сном.
И, усевшись на стул перед зеркалом этой зимой,
Мы увидим, как то, что мы раньше считали собой,
Вдруг встает и уходит. Встает и уходит домой.
Мы боимся, что вместо него
Сядет кто-то другой.
Март 1933 г.
Мюнхгаузен спит, и его истончавшая кожа
Настолько прозрачна, что можно увидеть отсюда,
Как тянутся нити его разноцветных сосудов.
Скажи, если вспомнишь — на что это было похоже?
Застыли усы на отметке без четверти девять.
Лицо неподвижно молчит — значит, сон его крепок.
Не бойся, когда оно станет как гипсовый слепок.
Мюнхгаузен спит. Но Мюнхгаузен знает, что делать.
Он знает, что Смерть — не старуха, на вид ей лет сорок;
Совсем не костлява, лицо её толсто-румяно,
Ладони и пальцы привычно потеют в карманах,
Когда под сирену кого-то увозят на скорой.
Возможно, она продавщица мясного отдела
(Как минимум, очень похожа, но дело не в этом).
Мюнхгаузен спит. Майским утром, как раз перед летом
Мы видим, как сны проникают в прозрачное тело,
Как кожа становится зеркалом, зеркало — кожей,
И в зеркале кто-то усталый, небритый, заросший.
И если проснешься — и если ты только проснешься —
Скажи, если вспомнишь, на что это было похоже.
Август 1933 г.
«Страха не будет. Иди и смотри», — я себе говорю.
Я приготовил хороший подарок Лесному царю.
Больше не надо бояться до дрожи своей ненасытной вины,
Больше не страшно увидеть просторы большой и красивой страны.
Царь ожидает меня у холма, за туманом, на поле чудес,
Издали виден его заколдованный лес.
Царь ожидает меня у холма, за туманом горят огоньки.
Царь, о котором на кухне тайком говорят до утра старики,
Царь, о котором больные твердят, задыхаясь в тяжёлом бреду,
Знай, я уже приближаюсь. Я скоро приду.
Дай мне — скажу — бесконечное море, холодную серую гладь,
Дай мне великое слово, которое надо однажды сказать,
Дай мне дыхание хвои и дёгтя и дай мне услышать прибой,
Глядя на красный восход над великой страной.
Пусть загорится трава, на которой засохла роса поутру,
Пусть сапоги ледяных великанов ломают земную кору,
Страха не будет, я сделаю так, чтобы всё это было не зря.
Я доберусь, я найду, я увижу царя.
Если хороший подарок придётся по нраву Лесному царю,
Если он сможет увидеть меня и услышать, что я говорю,
Если сегодня моя запредельная сила проснётся во мне,
Завтра я стану драконом на белом коне.
Сентябрь 1933 г.
