– Попридержи язык! – рявкнул Тарк.
Ганник сплюнул себе под ноги, не считая нужным скрыть свое раздражение.
– Возьми себя в руки, ничего не решено! – прошипел я сквозь зубы, одергивая Ганника, готового сорваться.
В спор Тарка и Ганника вступил Рут:
– Прежде чем принимать решение, я хочу сказать следующее. Что станет с людьми без офицеров, а уж тем более без тебя, Спартак? Кто сдержит толпу вдруг получивших свободу рабов? Как вы думаете, что они захотят сделать, когда их больше не будет сдерживать офицерский приказ? Куда упадет их взгляд?
От вопроса Рута внутри меня похолодело, но внешне я не имел права проявить слабину.
– Поясни, – сухо попросил я, хотя уже знал ответ.
– Рут имеет в виду, что мало кто в нашем войске обладает должной самодисциплиной, – ответил за гопломаха Икрий. – Далеко не каждый поймет, почему он должен голодать или терпеть холод, если под боком находится та же Гераклея. Ладно Гераклея, но если их взор упадет на северо-западные города? Прав Ганник по-своему! Терять часть войска за просто так – глупо. Но если эта толпа сунется к северо-западным городам, это будет глупее вдвойне! В сенате не будут разбираться и, чем не шутят боги, выдернут из войны с Митридатом Луция Лукулла с его легионами!
– Мне плевать на эти ваши доводы! Не поэтому люди готовы умереть за меня и за наше знамя, – фыркнул Ганник.
– Не меньше прав и мой брат Тарк, – продолжил Икрий, когда Ганник высказался. – Оставлять «найденышей» на самоуправлении крайне рискованно, – заключил он.
Доводы моих полководцев казались логичными.
– Я не просто так собрал совет, – только и нашелся я. – Что вы предлагаете?
– Почему нельзя двинуться в Брундизий всем вместе? Этого я никак не пойму, – пожал плечами Рут.
– Для тех, кто не понял, повторяю еще раз! Город хорошо укреплен, и многотысячное население Брундизия легко переведет гарнизон на военное положение задолго до того, как мы нанесем первый удар! Как ты думаешь, Рут, наше измотанное войско сможет захватить порт прежде, чем в Брундизии высадится Лукулл, а к городским стенам подойдет Красс? Наверное, будь у нас другая возможность, кроме как разделиться, ты непременно бы ее узнал! Но, увы, время больших армий прошло, брат! – Слова принадлежали Ганнику, который практически один в один повторил мои мысли на этот счет.
Рут смутился.
– Не надо разговаривать со мной как с малым дитятей! – раздосадованно всплеснул руками германец, который накануне с трудом дослушал до конца мои доводы о преимуществах малых диверсионных групп в скоростных переходах и вряд ли хотел слушать об этом снова.
– Что ты предлагаешь, Ганник? – спросил я.
– Ну если не зарезать, то выщипать перья курице, несущей золотые яйца, которая обернула свою тогу пурпурной лентой. – Ганник пожал плечами, а затем медленно, будто получая от этого особое удовольствие, провел кончиком большого пальца по шее у кадыка, будто разрезая ее. – Ты знаешь, как я ненавижу римлянина, Спартак! – Полководец едва заметно улыбнулся.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чем говорит мой самый опытный полководец, который только что вызвался самолично возглавить часть войска, которая отделится от нас у Гераклеи. Тех самых пахарей, кузнецов и пастухов.
– Ганник… – Я замялся, не в силах закончить свою мысль.
Полководец улыбнулся еще шире и хлопнул меня по плечу.
– Я хорошо все обдумал, – вполне серьезно заверил он.
Бросить большую часть повстанцев на растерзание Крассу выглядело безумием. Передвигающийся форсированным маршем Марк Лициний пережевал бы легионы восставших за считаные часы, будто мясорубка. Однако задержка проконсула под Гераклеей давала нам шанс выиграть у претора время и оторваться от римской армии. Более того, схватка с повстанцами замылит Крассу глаза и он не догадается сообщить в порт о назревающей опасности.
От слов Ганника стало не по себе. Кельт из всех моих полководцев выделялся лучшей тактической выучкой и обладал проницательным умом, но при этом славился не в меру жестоким нравом и чрезмерной жаждой римской крови, которую готов был испить до самой последней капли. Два последних фактора зачастую перевешивали очевидные таланты полководца. Мне хотелось услышать доводы остальных.
– Хочешь наверстать упущенное, Ганник? С таким же успехом мы могли отправить людей на убой еще на Регии! – вспылил Рут.
– Ты не прав, гопломах, – отрезал Ганник напыщенно.
– В чем же? – рявкнул Рут. – Коли войско, что есть у нас, ничего не сможет сделать с крепостью Брундизием, что это войско предложит Марку Крассу… Вот это я отказываюсь понимать! Не станет ли наша жертва напрасной, а пролитая кровь почем зря увлажнит землю? Что противопоставят неумехи из числа наших рядов легионерам Рима?
– Тебе никак невдомек понять, что это война, а на войне обычно умирают люди, – ухмыльнулся кельт, рассчитывая вывести из себя Рута, на которого у него были давние обиды.
Рут был заведен, но не поддался на провокацию и только лишь отмахнулся. К моему удивлению, вмешался Икрий, раззадоренный словами Ганника.
– Рут! – взревел он. – Как ты не можешь понять, доблестный гопломах, что никто не желает повстанцам смерти! Но война не знает пощады! В этой войне нет шанса выиграть малой кровью! Как ты не понимаешь, что римляне не пощадят никого из нас!
Рут ничего не ответил. Он опустил взгляд, медленно закивал головой, странно улыбаясь. Возможно, гопломах понимал, что сегодня война не закончится, а дальше воевать должны только те, кто знает, с какой стороны держать меч в руках. Прописную истину порой было тяжело принять. Не менее тяжело было мириться с жертвами, которые забирала любая война.
– Будет тебе, я просто спросил, сам все прекрасно знаю, – сказал он со смирением и горечью в голосе.
Он побледнел, осунулся, по всему его виду было заметно, как тяжело ему дается этот разговор и осознание неизбежности грядущих событий.
Икрий прокашлялся, переступил с ноги на ногу и уставшим, но твердым будто сталь голосом сказал:
– Но ведь у тебя не будет никакого шанса остановить римлян. Ты понимаешь это, Ганник? – Его слова прозвучали обжигающе холодно.
Я вздрогнул и окинул Икрия взглядом.
– Вполне, – тут же согласился кельт. – Главное, чтобы это понимал каждый из нас… – Он сделал паузу. – Те же, кто не согласен, кто не готов умереть, они смогут уйти.
Икрий ничего не ответил. Ответ лежал на поверхности. Тарк спрятал лицо в ладонях, помассировал пальцами веки, слипающиеся от усталости.
– Спасибо, что ты честен с нами, Ганник, – как-то растерянно сказал он.
Молодой Тирн молчал. Возможно, галл не хотел сболтнуть чего-то лишнего, о чем бы потом пришлось горько пожалеть. Молчал Рут, которому требовалось время, чтобы переварить услышанное. Я никого не торопил, а тем более не вправе был кого-либо осуждать. Тут действительно было над чем задуматься, прежде чем озвучить свое решение. Когда молчание излишне затянулось, вновь заговорил Ганник:
