Я уже не слушал. Гней Помпей Великий. Неужели сенат, видя последние неудачи проконсула Марка Лициния, подключил в эту войну Помпея? Появление третьей могущественной силы все путало. Пора было ставить точку в этом затянувшемся спектакле у костра. Утран и Берт, к этому моменту потерявшие всяческую концентрацию, продолжали нести какую-то чушь. Я ударил.
* * *
Берта согнуло пополам. Удар пришелся в пах, яйца гладиатора стали всмятку, глаза вылезли на лоб, послышался приглушенный стон, и Берт, теряя сознание, начал заваливаться наземь. Я подскочил на ноги, схватил ослабевшего гладиатора как щит и прикрылся от двух пущенных его лучниками стрел. Один наконечник вонзился в спину пехотинца, другой пришелся в руку. Берт вскрикнул и обмяк. Голова его безжизненно упала на грудь. Надо сказать, мне повезло, потому что Берт был гораздо мельче меня, и окажись его лучники немного проворнее, исход мог оказаться другим. Чтобы не дать лучникам второго шанса, я отбросил труп Берта наземь и рванул вперед. Лучники попятились, не успевая выхватить стрелу из колчана, не то чтобы прицелиться. Обескураженный Утран попытался перегородить мне путь, но вдруг взвыл и завалился на одно колено. Всадник опустил спату и схватился за ногу, которая вдруг заболталась, будто у тряпичной куклы. Каким хитрецом оказался Галант, когда сделал вид, что потерял сознание! Гладиатор тяжелым ударом ноги, обутой в сапог, сделал из колена Утрана труху, порвав к чертям все связки, выбив мениск. Галанту понадобился лишь миг, чтобы вскочить на ноги и свернуть всаднику шею. Он выхватил спату из рук Утрана и издал боевой клич. Четверо пехотинцев Берта, завидев галла, бросились на гладиатора со всех сторон. Не спал Крат. Он подхватил гладиус Берта, выполнил им в воздухе невообразимый пируэт. Начался бой. Четверо пехотинцев и двое всадников против двоих моих людей, вставших спина к спине.
Я не видел, что происходило дальше, потому что на всех парах влетел в лучников. Стрелки завалились наземь, бросили луки и схватились за кинжалы, понимая, что бой придется продолжить врукопашную. Я попятился – гладиус остался лежать у костра, тогда как клинок Берта достался Крату. Видя это, стрелки с перекошенными от гнева лицами набросились на меня, стремясь нанести разящий удар. Я отступал, перебирая в голове варианты дальнейшего развития событий.
Крат с Галантом как могли отбивались от шестерых окруживших их бойцов. Появилась первая кровь. Лицо Крата исказила гримаса боли – на плече парфянца появился глубокий порез. Четверо из шестерых бойцов, окруживших моих ребят, были гладиаторами и имели не один десяток боев за своими плечами, поэтому ничем не уступали в мастерстве Крату и Галанту. Еще двое не были похожи на гладиаторов и вряд ли когда-либо выступали на арене, но явно не понаслышке знали, с какой стороны взяться за меч. Силы в этом бою были не равны, поэтому галлу и парфянцу приходилось отступать. Оба моих бойца ушли в глухую оборону и выжидали возможность для контрудара. Благо опыт подобных сражений у Крата и Галанта был колоссальный.
Между тем лучники, на поверку оказавшиеся не самыми лучшими стрелками из тех, что мне доводилось видеть, показали себя просто отвратительными мечниками. Я с легкостью уклонился от удара первого из них, заставил его провалиться и по инерции уйти вперед. Руку второго стрелка, занесшего кинжал над моей головой, мне удалось поймать на лету. Короткий удар в солнечное сплетение усадил бедолагу на пятую точку, он начал задыхаться и хватать воздух ртом. Сломав лучнику запястье, я извлек кинжал из его руки и перерезал бедолаге горло. Первый лучник бросился наутек, я одним прыжком сократил дистанцию между нами и вонзил кинжал ему в спину. Лучник вскрикнул и упал замертво.
Времени не было, я подбежал к костру, где подобрал свой гладиус. С оружием в обеих руках я устремился к Крату и Галанту, которые из последних сил сдерживали натиск врага. Подкрался сзади и отчаянно атаковал двух пехотинцев, ударами наотмашь перерезав им ахилловы сухожилия. Пехотинцы вскрикнули и, в один миг лишившись под собой ног, рухнули наземь. Галант предпринял отчаянную попытку контратаковать, но просчитался. Меч врага рассек гладиатору шею, обоюдоострое лезвие чудом не задело артерию. Галл истекал кровью. Он зажал рану на шее одной рукой, но из другой не выпустил спату.
Вид истекающего кровью Галанта привел меня в ярость. Гнев – враг бойца в любом бою, – который я доселе прятал глубоко внутри себя, наконец вырвался наружу. Я взревел и с силой пригвоздил гладиаторов с перерезанными ахиллами к земле, пробив навылет их лорики. Удачливее Галанта оказался Крат. Покрытый ранами, парфянец контрударом убил одного из всадников. Троица оставшихся в живых предателей не выдержала нашего напора, отступила. Хлестким ударом гладиуса с разворота я обезоружил второго всадника и прямым ударом кинжала в глаз, который пришелся вдогонку, поставил в нашем споре жирную точку. Предатель рухнул навзничь у моих ног. Оставшиеся двое гладиаторов переглянулись и бежали без оглядки. Крат и Галант бросились было в погоню за предателями, но я решительно остановил своих бойцов.
– Пусть бегут! Они наказали себя сами! – сказал я.
– Что ты такое говоришь, Спартак? – вскричал галл.
Галант держался за шею и живот, пытаясь остановить кровь. Меч предателя пробил лорику хамату галла в подвздошной области. Он опустился на корточки, дышал сипло и часто, каждый вдох причинял гладиатору боль. Крат держался на ногах, но парфянца шатало от усталости и многочисленных ранений, которые гладиатор получил в неравном бою.
– Пусть бегут! – повторил я и указал на растекшиеся по земле капли крови. След, который оставили за собой раненые беглецы. – Они недостойны того, чтобы умереть от меча, как подобает настоящему воину!
Крат и Галант не спорили. Парфянец и галл ничего не сказали в ответ, потому что на слова у моих бойцов уже не осталось сил. Я не тешил себя пустыми надеждами. Увы, раны, которые гладиаторы получили в неравном бою, были смертельными. На моей душе появилась тяжесть.
Галант уселся на землю, оперся спиной о ствол сосны и закрыл глаза. С каждой каплей пролитой крови гладиатора покидали последние силы. Я с трудом заставил себя отвести взгляд и почувствовал на своем плече руку Крата. Парфянец смотрел на меня помутневшим взглядом, в котором читались доверие и безграничная благодарность.
– Ты должен идти дальше Спартак, доведи наше дело до конца! – выдавил он, превозмогая боль.
Я стиснул зубы, борясь с эмоциями, чувствуя, как увлажнились мои глаза. Крепко обнял Крата, понимая, что делаю это в последний раз. Подошел к Галанту и взял в свою ладонь его руку, показавшуюся мне неестественно холодной. Галл, превозмогая боль, сжал мою ладонь. Мы стояли еще несколько минут. Никто не проронил ни слова. Наконец Крат положил руку мне на плечо и кивнул. Даже когда мой гладиус вонзился смертельным ударом в его тело, в глазах парфянца я видел лишь веру и все ту же безграничную благодарность тому, кто дал шанс рабу вновь почувствовать запах воли и умереть свободным от всяких оков.
* * *
Я несколько раз мысленно возвращался к словам Берта о Гнее Помпее Великом. Неужели сенат, получив вести о неудаче Красса на Регийском полуострове, отправил на помощь претору одного из своих лучших полководцев? Я терялся в догадках и не знал, насколько серьезно стоит воспринимать эти слова. Верилось в это с трудом. Помпей вместе со своими легионами находился в Испании, купаясь в лучах славы и ожидая с Метеллом Пием заслуженный триумф. Что могло принести Гнею возвращение в Италию? Ненужная и бесславная борьба с рабами не могла прибавить полководцу каких-либо дивидендов. Я не хотел доверять слухам, а о том, что это был всего лишь слух, говорило поведение Марка Лициния Красса, который сломя голову нагонял повстанцев, вместо того чтобы дождаться Магна и объединить республиканские силы. Вернее всего, появление слуха о переправе Помпея в Италию было попыткой италиков оправдать свой отказ впредь помогать рабам в этой войне.
