Конни часто-часто заморгала из-под длинной светлой челки. Симон подавил разочарованный вздох — кажется, вампирке его идея отчего-то не понравилось.
И верно, Конни решительно подвинула шкатулку к себе:
— Я уже извинилась за тот случай. Какой же ты, Спенсер, злопамятный! Нет, мы не будем сегодня ставить эксперименты на твоей подростковой психике. Все, что мне требуется сейчас — тишина и покой.
Спенсер в ответ на резкие слова девушки снова задумчиво забарабанил пальцами по столу. Затем его взгляд скользнул вниз, заметив два небольших ящика, украшенных старинными бронзовыми ручками.
— Эмма, а ты никогда не интересовалась, что здесь хранится? — спросил Симон, дергая на себя ручку верхнего ящика.
— Неуемное любопытство — это для смертных. Вы вечно ищете приключений на свою, хм…голову.
Первый ящик оказался пустым, и Симон потянул за ручку второго. Открыть его оказалось непросто. От усилий на лбу у Спенсера выступил пот. Эмма, прищурившись, наблюдала за его попытками, снисходительно хмыкнув.
Наконец, ящик поддался, и Симон высыпал на пол кучу разного старья, вперемешку с целой горой пыли: перчатку, тетрадь, ключи, гвозди, шпильки, иголки, выцветшие от времени нитки и тому подобное.
— Ну, и мусор ты здесь хранишь. Не судьба самой прибраться? Или обязательно нужна помощь гномов? — Симон взял в руки толстую тетрадь в бархатной запылившейся обложке и открыл ее на первой странице.
— Хм, интересно, — пробормотал Симон, листая пожелтевшие от времени страницы, — владелец как-то странно писал… Какие-то страницы заполнены, а другие — нет.
Конни, уязвленная обвинением в неаккуратности, буркнула:
— Дай тетрадь сюда, Спенсер. И, вообще, нечего лезть в чужие вещи! Впрочем, я и не сомневалась, что избытком такта ты не страдаешь… — вампирка открыла тетрадь, быстро пролистала её. Неожиданно в серых глазах мелькнул интерес, — кажется, Симон, ты нашел что-то необычное. Кстати, ты сказал, что здесь есть пустые страницы? Неужели от моего прикосновения проявились записи, которых ты не видел? Как странно.
Эмма вернула находку обратно партнеру. Тот лишь покачал головой, мельком взглянув на исписанные круглым размашистым почерком листы:
— Все равно не понимаю. Это какой-то иностранный язык. Похоже, на французский.
Конни гордо вскинула голову:
— Ну, конечно! Такой плебей, как ты, не знает французского. Но, если ты очень сильно попросишь, то я, так и быть, могу перевести…
— Чтобы я без тебя делал, — хмыкнул Симон.
Конни, посчитала его слова за согласие, позвонила в колокольчик, велев гномам убрать со стола, а также выкинуть мусор из ящика. Затем, с непроницаемым выражением лица, вампирка направилась к кровати с кружевным розовым пологом. Симон машинально отметил, что все плюшевые медведи сегодня аккуратно рассажены на диванчике у окна.
Подоткнув спину подушкой, Эмма заявила:
— Что ты так удивленно смотришь? Пусть еще рано, но я сегодня устала. Почитать можно и в постели. Только перед тем, как залезать в мою кровать, сними, пожалуйста, обувь.
Симон с мрачным видом разулся. Затем он осторожно присел на противоположный край кровати, но так, чтобы видеть лицо вампирки.
Темно-зеленые глаза, в которых отражалось пламя свечей, оказывали на Эмму почти магическое действие. Когда внутренний голос стал привычно нашептывать, что, находясь так близко от предназначенного тебе самой судьбой человека, нужно проявлять больше нежности и теплоты, Конни прикусила губу, и решила сосредоточиться на чтении:
«Элен Делорм, 16 сентября 1801года
На мой шестнадцатый день рождения мне подарили этот дневник, но я не думала, что буду в нем писать. В моей жизни почти нет событий — учеба, друзья, развлечения и тому подобные мелочи, которые есть в жизни каждого подростка. Тем не менее, я решила сделать хотя бы одну запись. Что еще могу рассказать о себе, чтобы не выглядеть совсем уж блекло, даже для моего дневника?
Я учусь на «вечернем курсе». Забавно, но моя мать не хотела, чтобы я получала образование в английской школе, с совместным обучением вампиров и смертных. Однако, после революции, произошедшей в человеческом мире, во Франции стало неспокойно. Наша семья — не единственная, кто решил эмигрировать. Хорошо, что в Лондоне у моих родителей друзья. Без помощи семьи Бленк мы бы вряд ли так быстро освоились в чужой стране.
И все же, в первое время в Англии, мне было нелегко: вечные туманы, дожди, холод вместо ослепительно-голубого неба и живописных берегов Луары. Честно говоря, я не люблю Лондон. Слишком шумно, мало зелени, а воздух наполнен дымом и тлетворными запахами.
Наверное, стоит подробнее остановиться на людях, которые приняли нас, пока мы искали новое жилье.
Как утверждали знакомые, побывавшие в Британии, — большинство англичан слишком холодные, расчетливые, церемонные. Но я очень скоро убедилась, что это мнение не слишком верное. Например, глава семьи Блэнк, Изар и его сын, совершенно не вписываются в рамки привычного образа.
Итак, Изар Блэнк, глава семьи — крепкий мужчина сорока лет, раньше служил в гвардии. Его сын — мой ровесник. Родители говорили мне, что мы с ним обязательно подружимся. Но мальчик меня, да и других детей, казалось, не замечал. Дело не в личной неприязни: незадолго до нашего приезда умерла его мать, и отец взял воспитание в свои твердые руки. Изар очень давил на сына, мечтая, чтобы тот вырос сильным, уверенным в себе, способным противостоять судьбе.
Я узнала об этом, когда застала Алькора (так зовут сына Блэнка) в одиночестве, играющем на фортепиано. Его игра показалась мне настолько слабой, что я невольно рассмеялась, и он с обидой захлопнул крышку. Я решила загладить неловкость. Вкратце замечу, мой дневник, что во Франции у меня были хорошие учителя-музыканты. Поэтому я предложила Алькору сыграть вместе.
С этого началась наша дружба. Как выяснилось немногим позже, Изар запрещал мальчику «женские глупости», в которые входила и музыка. Блэнк-старший мечтал увидеть сына военным, и не признавал за ним право на слабости, которые, как он считал, вызваны воспитанием мальчика его доброй и мягкой женой.
Тем не менее, мои родители смогли повлиять на Изара, и занятия музыкой в доме Блэнков стали для нас с Алькором любимым времяпровождением.
Но детство пролетело быстро… Сейчас Алькор тоже учится в школе, на утреннем курсе, поскольку он — человек. Мы часто видимся. Он — мой лучший друг».
Воспользовавшись паузой, когда вампирка перелистывала страницу, Симон сказал:
— Видишь, Эмма, они тоже дружили, несмотря на то, что учились на разных курсах.
Конни холодно взглянула на него:
— И ты еще смеешь говорить об этом? Тебе напомнить поведение знакомых тебе людей на первом курсе, едва вы получили доступ к магии?
Симон не нашелся, что ответить. Он смущенно отвел взгляд в сторону, а когда поднял голову, девушка уже приготовилась читать дальше.
