Во рту от усиленного дыхания стоял отвратительный запах кишечника. Теперь оставалось километра полтора по прямой – до судоходного канала, оборудованного двумя ступенями шлюзов. По этому каналу сухогрузы попадают из водохранилища в Дон. Не было видно, как суда подходят к шлюзу, – каменная стена уходила далеко в море и венчалась маяком. За этой стеной было основное море, Сева видел лишь его безбрежный просвет.
Около судоходного канала с дамбы полукругом спускалась асфальтированная дорога. Здесь чаще всего и заканчивалась первая часть кросса. Сам полукруг тоже использовался для тренировок – после небольшого отдыха полагалось сделать несколько ускорений вверх по склону. Такие ускорения мальчики проходили и на стадионе, но там для повышения сопротивляемости использовалась покрышка от грузового автомобиля, к которой была привязана цепь, цепь вела к ремню, ремень лямкой надевался на пояс.
Здесь он и нашел своих спортивных товарищей два года назад. Он тогда опоздал на тренировку, и они убежали вперед. Ребята уже заканчивали ускорения. Они привычно поздоровались, состоялся обычный мальчишеский треп, что-то вроде:
– Здорово, Мишка.
– Привет, крендель.
– На кого батон крошишь?
– Да писюн тут прибежал один…
– У тебя проблемы с этим писюном?
– Да какие могут быть проблемы с этим писюном?
– А с каким у тебя проблемы?
– Ни с каким!
– А хорошо бы бегалось – без писюна-то!
– Я тебе когда-нибудь двину.
– Пойди побегай. Тебе понадобятся годы тренировок.
– Вот говнюк! – Миша, смеясь, сделал ложное движение – будто бы рванулся к Севе. А Сева чуть отступил:
– Но-но! – и игриво стал в развязную боксерскую стойку. – Я за себя не отвечаю.
И Мишка принял предложение поиграть – подняв руки, он стал ими дергать, как бы готовя смертельный удар. Началась немая сцена. Они в шутку кружили. Миша полез, не сжимая руки в кулаки. Сева отбил его правую руку и легко махнул левой. Рука с растопыренными пальцами сделала крюк и легко хлестнула Мишку по щеке.
После чего Сева получил прямой жестокий удар кулаком в нос. Чтобы никто не видел вспышки в его голове, он закрыл лицо сжатыми кулаками. Через них он увидел Мишу – он пылал злым гневом и не опускал рук, готовый вновь пустить их в дело. Вадик стоял в стороне. И Сева услышал задорный Лешкин голос:
– Ногой его звездани!
Леша кричал не ему.
Из носа потекло на руки. Сева попятился к обочине, опустил руки.
– Все?! – гневно выкрикнул Миша.
– Все, – сипло подтвердил Сева.
Он отвернулся: глаза от попадания в нос слезились, было больно, текла кровь. Утерся горстью и стал шарить по земле в поисках какого-нибудь лопуха – чтобы не пачкать одежду. Увидел какие-то листья, сорвал их не глядя и скомкал в грязных ладонях. Потом снова утерся и закинул голову к небу, почувствовал, как в горло потекли тошнотворные густые капли. По небу быстро летели облака, в которых не было ни просвета.
Сглотнув очередной раз, Сева двинулся к дамбе и побежал. Оборачиваться не стал. И люди будто исчезли, как многолетний морок. Тренировка кончилась – пошла жизнь.
Миша, конечно, ненормальный. Но обиды на него почти не было. Гораздо глубже проник тот задорный злой голос… Сколько их было – товарищеских тренировок, деловитых разговоров, встреч на переменах в общей школе, когда они втроем, разговаривая ни о чем, чувствовали объединяющую их сопричастность большому спорту. «Ногой его звездани!» Сева в какой-то момент прослезился от обиды, утерся горстью. Он чувствовал, что прощается с этими людьми. Это было высказывание на каком-то другом языке. Оно пустило в него, Севу, свой варварский яд. Это язык гадов, а он, Сева, не гад. Набрякла пустота безлюдного будущего, сделавшая еще более пустой щербатую дамбу. Было горькое оттого, что мелкое предательство отъело кусок прошлого. Как будто длинная дистанция завершилась позорным финишем. Столько бежал – и напрасно, потому что не с теми. Не рассчитал силы, не был готов к нагрузкам…
Это было через два месяца после того, как он впервые подрался с отчимом. Все как-то совпало. Он выпадал из всех отроческих коллективов.
И вот теперь он бежал один. Миша быстро бросил тренировки, он был все же по-своему честным человеком, Леша скоро был замечен в группе, взимающей мзду за охрану на рынке «Олимп», у Вадима начались проблемы с сердцем, он завершил спортивную карьеру.
Сева бежал один. Причин делать это не существовало. Воля, проснувшаяся в нем в какой-то момент, загоняла его в свой собственный тупик. Он не мог остановиться, не мог пройтись, когда становилось тяжело. Что-то запрещало ослаблять хватку. Воля брала его на слабо. И принцессе, заточенной в высокой башне, это очень не нравилось. Раками ее было не насытить.
Но вот герой однажды – мертв.
Хотя, казалось бы, так тверд.
И труп его смакует червь:
«зачем? зачем?»
Нет, он не мертв, он только спит.
В нем что-то есть, что говорит,
бесцельно ходит в красоте,
а та – везде.
V. Отпетый художник
Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце?
Н. В. Гоголь. «Мертвые души»
1
Сева заранее решил, что выбираться из Москвы нужно поездом – слишком она огромна, чтобы самостоятельно выйти за ее пределы. Если собрался в Питер, значит, вокзал нужен Ленинградский. Но куда ехать? Билет до Петербурга не рассматривается, на него просто нет денег. В середине пути, как показывает атлас дорог, имеется Бологое. Только куда же деваться из Бологого? Карта показывает, что главная автотрасса пролегает километрах в пятидесяти южнее. Не по лесам же туда идти. Да и билет до Бологого стоит тоже весьма ощутимо. Зато карта отчетливо говорит, что автомагистраль, хотя и по обочине, но заходит в Тверь. Значит, нужно выходить в Твери. Да, это всего лишь четверть пути. И билета до Твери Сева решил не брать. Попросил в кассе до Клина – с целью «проспать» до места назначения. Получилось 82 рубля – терпимо. Примерно столько же сэкономил. Ехать почти четыре часа, ближайшая электричка в 9.40.
На месте огляделся и отметил, что никогда не видел на вокзалах так много людей. Мест не хватало, многие расположились прямо на полу, бросив под зад газеты, дети седлали сумки. Толпа, вбирая в себя, странным образом успокаивала, вызывала облегчение: больше можно не маячить и отдаться коллективной волне приливов и отливов. Сева поискал глазами, где присесть, и нашел одно место между людьми с дачными сумками и инструментами.
И мусор, везде было много мусора. Газеты, бутылочное стекло, окурки, семечная шелуха, море шелухи, мятые пачки из-под всего – от сигарет до телевизоров, деревянные ящики из-под овощей и хлеба, раздавленные овощи, увядшие непроданные цветы, лужи мочи… Мусор давно уже стал восприниматься как среда обитания.
